У меня замирает сердце. Прошлым вечером я ничего не учила. Я была слишком погружена в панику по поводу того, не оказался ли мой дневник у Картера. Я открываю тетрадь и пытаюсь впихнуть себе в голову каждое слово, но чувствую, как информация сыпется сквозь мой мозг подобно песку. Потом раздается звонок.
– Эй, у тебя всё хорошо? – Картер смотрит на меня, сдвинув брови, словно ему и вправду не наплевать.
– Какое тебе дело? Я ведь отстаю по всем предметам, верно? Одной двойкой меньше, одной больше… – Но мой средний балл по этому предмету – самый высокий из всех, что у меня есть, хотя даже он не так уж и высок. Сейчас мне это очень некстати.
Мистер Грин раздает тесты и ставит таймер. Когда я смотрю на задание, меня охватывает страх. Я не знаю ничего! Три минуты пролетают как одна секунда, и когда звучит сигнал, у меня остается три неотвеченных вопроса, а это минус автоматом семьдесят баллов, да и то, если среди остальных семи не будет неправильных.
Я никогда не получала меньше «отлично» за подобные быстрые тесты. Просто удивительно, как Картеру удалось войти в мою жизнь и тут же всё разрушить меньше чем за двадцать четыре часа.
Собрав тесты, мистер Грин проверяет задание, выданное вчера, и раздает новое на сегодня.
– Здесь список фильмов о Джоне Кеннеди с коротким изложением сюжета по каждому. В конце урока я напишу номера, и каждая группа выберет три диска, чтобы взять домой и посмотреть на выходных.
– Мистер Грин, а что будет, если мы испортим ваш диск? – спрашивает кто-то с задней парты.
– Если сломаете, купите новый.
– Мистер Грин, а если нам не на чем смотреть диск, потому что это устаревшая технологическая форма?
Весь класс смеется, включая мистера Грина.
– Майки, я уверен, что хоть у кого-нибудь в вашей группе да найдется подходящий проигрыватель.
Майки тяжко вздыхает.
– Я не уверен, что это верное утверждение.
– Ладно! Больше никаких вопросов. Приступайте к работе.
Я сразу же перевожу взгляд на Одена и говорю:
– Я хочу быть Кеннеди, но думаю, – я указываю на Картера, – что он должен сыграть Освальда.
Картер фыркает.
– Серьезно, Куинн?
– Какую конспиративную группу мы используем в нашей постановке? – спрашиваю я Одена и только Одена.
– Думаю, это было ЦРУ.
– Правда? Я думаю, это была Куба.
Картер говорит:
– Я думаю, это был Джонсон.
– Значит, выбираем между Кубой или ЦРУ, – говорю я, снова его игнорируя.
Картер поворачивается и вперивает в меня взгляд.
– Будет проще найти доказательства теории Джонсона.
– Это и правда так, – говорит Оден.
Я откидываюсь на спинку стула, скрещивая руки на груди.
– Я не согласна.
– Реально, Куинн? Или ты всё еще злишься из-за своего дневника?
– Я в бешенстве из-за своего дневника. И я думаю, что это ты ошибаешься.
– Ты не обрушишь мой средний балл из-за такой глупой фигни.
– Я обрушу твой средний балл? – я поворачиваюсь к нему. – Каждый раз, когда я вижу тебя, ты сидишь на уроке с опущенной головой.
– Ой, да ладно тебе, мисс Колумбийский университет, – он ухмыляется, и я прищуриваю глаза. – Просто прекрати. Я не собираюсь терпеть всё это целый месяц.
– Ну так смени группу, – говорю я.
– Я уже пытался. Мистер Грин не разрешает меняться.
Я закрываю рот. Он уже спросил об этом?
– Ребята, – говорит Оден, – у вас всё в порядке?
Мы его игнорируем.
– Это мне нужно сменить группу, потому что мне приходится работать с человеком, который рушит мою жизнь.
Картер шумно выдыхает через нос.
– Да ради бога, Куинн, я же стоял рядом с тобой, когда пришло новое сообщение. Как это вообще мог быть я?
– У тебя есть кто-то, кто работает на тебя.
Он качает головой, глядя на меня, а потом на его губах появляется улыбка.
– Ты мне льстишь, если думаешь, что я такой расчетливый, но, как я уже сказал, мне нет никакого дела до тебя и твоих проблем.
– Если это так, почему тебе так нравится совать нос в мои дела, рассказывая, что я не могла поступить в Колумбийский университет, если только мой отец не проспонсировал библиотеку?
Он смеется.
– Очевидно, я был прав.
– Но это не твое дело!
– Ребята, – шипит Оден.
Ни один из нас не отводит взгляда.
– А теперь ты публикуешь мой дневник и шантажируешь меня, чтобы я рассказала своим родителям о Колумбийском университете. Ты жестокий человек, Картер Беннетт.
– О боже, – он хлопает в ладоши от отчаяния, – что мне сделать, чтобы ты прекратила так себя вести?
Я фыркаю.
– Ну даже не знаю. Вернуть мне мой дневник?
– И как я должен это сделать, если у меня его нет?!