– А ты, очевидно, ну очень богата, – он указывает на стоящую на каминной полке вазу стоимостью несколько тысяч долларов и шестидесятидюймовый электрокамин с имитацией живого огня. В его голосе звучит горечь. Потом он окидывает меня взглядом – от шлепанцев до пушистых волос. – Девчонкам вроде тебя не приходится вкалывать и вполовину от того, как приходится вкалывать таким, как я.
Я сжимаю челюсти. Он и понятия не имеет, сколько усилий мне приходится прилагать. И даже будучи богатой, я по-прежнему одна из всего пяти темнокожих ребят в нашей школе. Я вынуждена иметь дело с тем же расистским дерьмом, что и он.
– Ты ничего обо мне не знаешь.
Он задумчиво хмыкает, приподняв указательный палец.
– Я знаю, что ты поступила в Колумбийский университет.
Еще один укол в животе.
Он прищуривается и сбавляет тон.
– А еще я знаю, что ты отстаешь по всем предметам.
Мои брови взлетают вверх.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я, не успев даже подумать о том, не лучше ли скрыть тот факт, что он прав.
– Это же очевидно, – улыбается, – а я наблюдательный.
Очевидно, что я отстаю? Но я ведь не ору на каждом шагу о своих далеко-не-впечатляющих оценках, так откуда, черт побери, он знает, что я отстаю? Да и вообще, кто он такой, чтобы об этом говорить? Он и сам-то на уроках ни слова не произносит, а за ручку, чтобы записать что-нибудь, берется еще реже. Сомневаюсь, что его оценки намного лучше моих.
Он кивает, словно проводя инвентаризацию всей нашей мебели.
– Готов поспорить, твой папа проспонсировал библиотеку или что-то подобное, – его снисходительный взгляд останавливается на мне. – Насколько я вижу, для тебя это единственный способ попасть в Колумбийский университет.
Он произносит «тебя» так, словно точно знает, насколько я посредственная. Его бесцеремонное предположение заползает мне под кожу и гнездится там.
– Знаешь что? Туалет здесь, – я слегка киваю головой влево. – Всегда пожалуйста, – оттолкнув его плечом, я ухожу.
Да кем он себя возомнил? Я перекинулась с этим парнем от силы двумя словами, а он теперь считает, что знает обо мне всё. Я сказала, что он привлекательный? Я ошиблась. Он выглядит, как грязь под моими ботинками. И настолько же он мне теперь интересен.
Я хлопаю дверью патио, и задние окна звенят. Мама вскидывает голову. Ее глаза спрашивают меня, не выжила ли я из ума.
– Прости, – заблаговременно извиняюсь я.
Оден сидит с опущенной головой, изучая список саундтреков, когда я подхожу к нему. Я беру свой дневник со списками и перелистываю его до списка о Картере.
– Всё в порядке? – спрашивает Оден.
– Всё отлично.
Картер…
10. Осуждающий придурок.
11. Напыщенный ублюдок, строящий из себя всезнающего святошу.
12. Совсем не такой распрекрасный, каким кажется. Лучше б я никогда не заглядывала в его гадкие мысли.
Я размышляю, какие еще оскорбления стоит добавить, когда он выходит через заднюю дверь с самодовольной улыбкой. Я игнорирую его, когда он садится на траву.
– Твой папа дома, – произносит он, улыбаясь, но его улыбка выходит какой-то кривой, словно ему сложно ее удержать. – Увидев меня, он решил, что я грабитель, – Картер опускает глаза, поджимая губы. – Он, кажется, не привык видеть у себя дома настоящих ниггеров.
У меня внутри всё сжимается, по спине стекают капли холодного пота. Оден поднимает глаза.
– Так что я пошел, – Картер кивает, злой, расстроенный и обиженный. Он смотрит на меня так, словно готов повторить: «Я же тебе говорил. Я говорил, что точно знаю, кто ты». Но он ошибается. Это всё просто ошибка.
Я роняю дневник в траву и устремляюсь к патио. До мамы долетают ураганные ветра от моих рук.
– Куинн, что случилось?
Я застаю отца на кухне, он уже одной ногой на лестнице, с рабочими туфлями в руке.
– Что ты сказал Картеру?
Он оглядывается на меня через плечо, приподнимая брови.
– А кто такой Картер? – он включает дурачка, но у меня нет на это времени.
Я указываю на дверь за мной.
– Парень, который только что вышел отсюда. Ему показалось, что ты принял его за грабителя.
– Дезмонд, это правда? – шипит мама, прикрывая за собой дверь.
– Я не принял его за грабителя, – он морщится, – во всем доме не было ни души, за исключением незнакомца, вышедшего из моего туалета. Я всего лишь спросил, что он делает в моем доме.
Я закатываю глаза, тряся головой. Теперь я могу себе представить: Картер выходит из туалета, а папа идет через прихожую, уже сняв обувь у двери. Когда они замечают друг друга, раздается голос папы: «Что ты делаешь в моем доме?» с ясно читающимся в глазах обвинением. Но он в этом никогда не признается и не станет за это извиняться. Он никогда ни за что не извиняется.