В одном из кабаков Дублина с голубым фасадом Джонатан пил пиво вместе с группой молодых ирландцев. Одного из них звали Джеймс Коннолли, и позднее он был расстрелян после поражения восстания 1916 года привязанным к стулу, поскольку ранение вызвало у повстанца гангрену, и он не мог стоять на ногах. Другой ирландец приехал из Америки, его звали Эймон де Валера. Самым старшим в компании был старый фений Том Кларк, ветеран, воевавший уже лет тридцать.
Пирс запел песню свободы, написанную им на древнем языке. Он был поэтом. Его вскоре повесили. К его голосу постепенно присоединились все остальные. Жан О сел за пианино, ударил по клавишам и запел на гэльском с тулузским акцентом. На противоположной стороне улицы Молли готовила обед для всей компании.
— Ма-ма-ма-ма, — сказала Бланш. И она шлепнула открытой ладошкой по тарелке так, что каша разлетелась во все стороны.
— Нехорошая девочка, — укоризненно сказала Элен. Она улыбалась. Была в восторге. Полина исчезла и не возвращалась. Бланш полностью принадлежала Элен….
— Ма-ма-ма ма… — У тебя нет мамы… Но это не беда… Она тебе не нужна, потому что я всегда с тобой… Открой ротик!.. Шире!.. Она сумеет защитить ребенка. От всех. И прежде всего от мужчин, от любви, от отвратительной любви, которая становится причиной всех бед и несчастий. От таких несчастий, как у бедной Джейн, которую бил и которой изменял муж, от несчастий Гризельды, пропавшей неизвестно где, от ее собственных несчастий, от несчастий Томаса и, в конце концов, возможно, что и от несчастий самой Полины…
— Не беспокойся, я научу тебя, как обращаться с ними… Открой ротик! Пароход «Франс» входил в гавань Нью-Йорка. Он заканчивал третий рейс в Америку, во время которого побил собственный рекорд времени, затраченного на пересечение Атлантики. Все буксиры, сторожевики, барки и остальные суда, способные держаться на воде, включили сирены и звонили в колокола, приветствуя трансатлантический корабль, медленно двигавшийся среди фонтанов воды, выбрасываемых пожарными катерами. Стояла прекрасная погода, и солнечные лучи превращали гигантские фонтаны в праздничный фейерверк. Встревоженные чайки кружились над вертикальными струями, криками отвечая сиренам. Сирены «Франс» гудевшие низким басом, напоминавшим голос мастодонта, заставляли вибрировать тела пассажиров, столпившихся на палубе и любовавшихся открывающейся перед ними Америкой.
Томас оказался самым высоким в толпе любопытных. Он всматривался в плотную стену зданий, над которыми возвышалась вздымавшая ввысь свой факел статуя Свободы. Небоскребы, о которых он столько слышал… Да, конечно… Они срывали с неба свет, разбрасывая его повсюду…
Чайки с криками пикировали к поверхности воды, снова взмывали в небо, энергично взмахивая крыльями. Одна из птиц кричала громче других, и ее голос показался Томасу странно знакомым… Он прислушался и присмотрелся…
— Шама! — закричал он, срывая каскетку с головы и подбрасывая ее кверху. — О-крааа! — ответил ему большой белый ворон. Он спланировал вниз, разгоняя мечущихся над пароходом чаек. — Шама! Шама! Старый разбойник!.. Ворон соскользнул на несколько метров ниже, затормозил и опустился легко, словно перышко, на лохматую голову Томаса. Стоявшие рядом пассажиры восторженно закричали, но остальные попрежнему не сводили глаз с панорамы Нью-Йорка. — А-крроа? А-крроа? — поинтересовался Шама. Он спрашивал: — Как дела? Как дела?
— Все будет хорошо, — ответил ему Томас. Воздух нового мира и океан смешались у него в груди. Он набирал полную грудь, так что его легкие едва не лопались, сжимал кулаки, широко открывал глаза, впитывал сияние неба и уносимых ветром облаков, вслушивался в крики птиц. Он возвышался над толпой пассажиров, словно небоскребы, словно увенчанная короной статуя над невысокими зданиями. Отмахивался от всех видов принуждения, от обязательной работы, от давящей материнской заботы, от семьи, оставшейся далеко позади… Да, конечно, у него все должно быть хорошо…
Полина…
Да, Полина… Белоснежная девушка, кружившаяся в танце в его объятьях… Возвращение из театра, счастье находиться рядом с ней в фиакре… Пляж, бесконечный ропот моря, нежность и тепло груди в его руке в ночи, неудержимый порыв его тела к светившемуся рядом девичьему телу под взрывавшимися звездами… Свечи ночью в круглом зале, сияющее тело Полины, уснувшей в золотистом свете… Полина, где ты сейчас? Что ты сделала… Что стало с тобой, далекой, потерянной?