— Вы знаете, чего они добиваются? Еженедельного отдыха! Они требуют один день отдыха в неделю! Можно подумать, что я отдохнула хотя бы один день за всю мою жизнь!.. Не стоит оставаться здесь… Нужно уходить… Идите за мной!.. Толкая перед собой корзину, прижатую к животу, она попыталась пробиться к лестнице. Но омнибус неожиданно двинулся вперед, прямо к демонстрантам.
Элен уцепилась за руку Томаса.
— Он сошел с ума! Этот кучер свихнулся! Нужно разворачиваться в обратную сторону!.. Но кучер работал на маршруте Мадлен—Бастилия. Он выехал с площади Мадлен и должен ехать к площади Бастилии. Это был его маршрут, и он должен ехать, пока для этого имелась возможность. Он въехал в плотную массу полицейских и граждан в таких же котелках, как у демонстрантов. Сержант-полицейский схватил одну из лошадей за уздечку и остановил омнибус. Он крикнул кучеру:
— Ты что, ненормальный? Куда ты собираешься проехать? Толпа демонстрантов остановилась в десяти метрах от полицейских. Наступила тишина, без единого возгласа, без шума хотя бы одной шагнувшей ноги. Единственным шумом был негромкий рокот тысяч дыханий и звуки негромких слов, сказанных соседу. Потом в плотной людской массе родилась песня, сначала вдали, очень тихая, но быстро приблизившаяся, словно бегущее по сухой траве пламя, подгоняемое ветром; она расширилась, поднялась, заполнила бульвар, ударилась о фасады зданий и, отразившись, упала в толпу красными волнами.
«Это наш после-е-е-дний бой…» «…соединяйтесь, а затем…»
— Хулиганы, безобразники, — простонала старая гладильщица. «С интер-на-цио-на-а-а-лом…» Под напором скопившейся сзади массы первые ряды демонстрантов ринулись к строю полицейских.
Офицер, командовавший муниципальными гвардейцами, привстал на стременах и крикнул: «Вперед!», сопроводив свой возглас взмахом руки. Лошади врезались грудью в толпу. Полицейские работали дубинками, котелки разлетались во все стороны; с площади Республики продолжалось давление массы демонстрантов; люди, находившиеся в первых рядах, падали с криками; разлетелась вдребезги витрина, стекло посыпалось со звоном. С улицы Ланкри на бульвар высыпала с криками группа нападавших, смела столики террасы кафе «Двух морей», принялась забрасывать полицейских бутылками и керамическими кружками, а затем пустила в ход металлические стулья. Откуда-то примчалась еще одна команда конных полицейских. Из окон, с балконов на полицейских и на демонстрантов посыпалось множество предметов: цветочные горшки, кастрюли, поленья; на толпу упала зажженная лампа, вспыхнувшая прямо в воздухе; дождем падали дырявые сапоги, вазы с цветами, пустые банки, какието овощи… Схватка захватила омнибус, и дерущиеся закружились вокруг него, словно бурные волны вокруг скалы. Взъерошенный рыжий кот с воплями рухнул на империал, высоко подпрыгнул, свалился на кучера, спрыгнул с него на лошадь, затем на землю и исчез. Томас изо всех сил прижимал к себе мать, чувствуя, как у его широкой груди дрожит ее хрупкая спина. Смотрел на происходящее с любопытством и отвращением. Он ничего не понимал, происходящее казалось ему сплошной нелепостью. Блондин метался по империалу, бегал то вдоль него, то поперек, то по диагонали, бешено жестикулировал и что-то кричал на совершенно диком языке. Остановившись возле перил, он заорал еще громче, вытащил из кармана кокой-то черный предмет и направил его на конного полицейского. Раздалось несколько выстрелов: два, три, пять, шесть. В воздух с тротуаров, карнизов и крыш поднялась стая голубей и воробьев, до сих пор почти не обращавших внимания на суматоху на улицах. Полицейский и лошадь упали. До Томаса долетело облачко синего дыма, пахнувшее порохом. Полицейские кинулись к омнибусу, образовав пробку на узкой лестнице, стрелявший орал на них и бил их ногами по головам. Один из полицейских схватил его за ногу и стащил на пол. Полицейские ворвались на империал, схватили блондина, оглушили его несколькими ударами и сбросили на землю. Он рухнул на мостовую, его тут же схватили и куда-то потащили, продолжая избивать. Полиция, получившая подкрепление, начала одерживать верх. Демонстранты в беспорядке отступали к площади Республики. Кучер омнибуса медленно двинулся по своему маршруту.
— Я обещала принести белье господину Бретону в четыре часа, — сказала старая гладильщица. — Но я никогда не доберусь до него с этими анархистами!.. Когда Элен и Томас добрались до площади Вогез, музей оказался закрытым. Гризельду они не увидели.