Она вздрогнула, выпрямилась и опустила лопатку в ведро с углем. Она предпочитала не думать об этом времени своей жизни и не хотела вспоминать то, что привело к рождению сына. Почему она не могла родить ребенка без этого? Без отца, без мужчины?..
Однажды она взяла ребенка на руки, ему тогда был год и два месяца, она в то время уже ушла от мужа. Немного позже ей пришлось бежать из Англии на континент, потому что в этой стране к женщине, ушедшей от мужа, относились не лучше, чем к воровке или проститутке. В Париже никто не лез в ее жизнь, но она сама относилась к себе, как к женщине, в чем-то провинившейся, постоянно ощущая груз своей ошибки. Она выглядела старше своих тридцати шести лет, но кожа ее тонкого лица оставалась гладкой и почти не менялась с возрастом.
Настоящее имя Томаса было Джон. Парижские торговцы, к которым она заходила за покупками, когда сын был совсем маленьким и совершенно очаровательным, не переставали восхищаться: «Какая прелесть этот малыш Джон!» В соответствии с их произношением имя Джон звучало как «желтый». Ей это не нравилось настолько, что она поменяла его имя. Томас даже не помнил, что его когда-то называли иначе.
Ее муж Амбруаз без труда добился развода в свою пользу. Он не стал требовать сына. Его ничуть не волновало, что с ним будет потом. Этот брак нарушил мирное течение его жизни. После развода Элен успокоилась. Муж был гораздо старше ее, и, возможно, теперь его уже не было в живых.
***
Элен подошла к окну, подозвав к себе Шаму.
— Ну, давай же, Шама! Лети! Ворон запротестовал: — Кроа! Кроа! Он наклонил голову и посмотрел на Элен левым глазом. Потом встряхнулся всем телом, словно вышедший из воды пес. Это должно было означать: «Нет!»
— Шама! — раздраженно воскликнула Элен. — Оставь, я потом выпущу его, — сказал Томас. — Еще бы, выпустишь! И подхватишь воспаление легких! Я же сказала, чтобы ты не вставал! Ты же знаешь, что это опасно! Неужели ты думаешь, что я могу чувствовать себя спокойно, когда меня нет рядом с тобой? Я всегда боюсь, что ты совершишь какую-нибудь глупость! Дальше она заговорила по-английски. Думает ли он хоть немного о своей матери, о том, как ей приходится заботиться о сыне? Беспокоится ли он о своей матери? Ему нельзя вставать, он знает это и должен обещать, что не будет вставать…
Он пообещал, и она замолчала.
Потом Томас подтолкнул ворона кончиком пальца:
— Ну же, Шама, ты должен слушаться маму… Ворон посмотрел на него, глянул на пустой поднос и спрыгнул на пол. Потом пошагал к окну, ничуть не спеша. Сев на подоконник, он бросил на Элен взгляд снизу, показывая таким образом, что подчиняется только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Она поспешно открыла створку. Одним прыжком ворон оказался за окном, превратившись на солнце в розовый планер. Несколько взмахов крыльев, и он взлетел на вершину тополя. Он соорудил там гнездо, используя его время от времени как наблюдательный пункт, реже — как жилье. Шама предпочитал ночевать на конюшне, среди лошадей, хорошо согревавших воздух дыханием, словно большие живые печки. Эта птица была очень чувствительна к холоду.
Томас слышал, как шаги Элен удаляются от его комнаты. Потом хлопнула дверь квартиры, и под ногами матери загудели черные металлические ступеньки лестницы. Мраморные ступеньки начинались только восемью метрами ниже.
Их ультрасовременное здание находилось в нижней части улицы Рэйнуар, в парке, спускавшемся к набережной Пасси. Господин Эйфель создал его металлический скелет, вокруг которого архитектор построил здание, слагавшееся из трех поставленных друг на друга пузырей или сфер, что делало его немного похожим на русские церкви или на двойное заварное пирожное. Наружную оболочку нижнего пузыря создавала мозаика небольших квадратиков с рисунками лиловых цветов ириса на бледно-зеленом или белом фоне; на поверхности второй сферы среди облаков кружились ибисы; третья сфера, самая маленькая, вся сплошь небесно-голубого цвета, была пронизана многочисленными отверстиями — она служила голубятней.
Комнаты нижней сферы соединялись изгибавшимися коридорами, проходами, переходами и подмостками; собственно, этажи в здании отсутствовали, заменяясь помещениями на разных уровнях — не было ни одной пары комнат, находящихся на одном уровне. Всегда нужно было или подниматься, или спускаться, кружиться между сходящими под углом стенами и снова подниматься, чтобы очутиться в овальной комнате, в шарообразном будуаре, большом восьмиугольном зале или ванной комнате с зеркальными стенами со всех сторон.