Как знали Томас и Элен, «Матэн» сообщила месяц назад, что новостей о «Золотом призраке» не было. От телеграфиста, работника станции в Гоби, стало известно, что команда этой машины предпочла маршрут, отличавшийся от маршрута, выбранного всеми остальными участниками пробега. Но после того как машина Шеридана покинула станцию в Гоби, никто ничего не знал ни о ней, ни о Шеридане и его механике. Судя по всему, они никогда не покидали пределы Гоби. Несколько поисковых групп, отправленных в пустыню, не нашли никаких следов «Золотого призрака». Пыльные бури уничтожили все следы на песке, а до сих пор продолжавшийся в саванне пожар не позволял исследовать значительную часть пустыни. Высказывалось предположение, что гонщики могли погибнуть в этом пожаре, и эту возможность нельзя было исключить. Кроме того, они могли сойти с маршрута всего лишь из-за нехватки бензина. Их поиски продолжались. То, что не были обнаружены ни машина, ни тела самих гонщиков, позволяло сохранять надежду, что они просто сбились с пути, оказавшись в каком-то совершенно неисследованном районе Гоби, этого самого загадочного места на Земле.
Для Томаса и Элен тревожное ожидание продолжалось; они не теряли надежды как на возможное появление оптимистических новостей в «Матэн», так и на радостное письмо от Гризельды. Но вот пробег закончился, а они попрежнему ничего не знали о судьбе Шауна.
Пока Томас бежал к бульвару Пуассоньер, он прокручивал в уме невероятные, нелепые картины: представил, что увидит Шауна и Гризельду, триумфаторов на машине-победительнице. Трубы сейчас исполняли Марсельезу, дождь припустивший с удвоенной энергией, барабанил по его шляпе, проникал сквозь куртку и рубашку, стекал по спине и груди. Томас врезался в плотную толпу, заполнившую тротуары; со всех сторон неслись выкрикиваемые сотнями глоток имена победителей. Машина, заполненная оркестрантами, с которых стекала дождевая вода, остановилась перед редакцией газеты «Матэн». Вода заливала трубы и тромбоны; старавшиеся изо всех сил музыканты фонтанами брызг выбрасывали ее из инструментов; вместо нот иногда раздавалось бульканье. Мокрые инструменты и лица музыкантов блестели, толпа орала: «Пекин! Итала! Да здравствует принц!»
Кинооператор, забравшийся на балкон, самозабвенно крутил ручку своего аппарата под брезентовым навесом. Ослепительно вспыхнул магний, оставив после себя облако белого дыма — это фотографу журнала «Иллюстрасьон» удалось зажечь магний под дождем.
Вслед за музыкантами появилась «Итала». За рулем сидел принц Боргезе, спокойный, слегка улыбающийся, хорошо выбритый и элегантно одетый. В машине с ним сидели механик и итальянский журналист Барзини с острым профилем и черными как смоль волосами.
Из толпы послышались крики: «Да здравствует принц!» и «Да здравствует Боргезе!» Затем толпа хлынула к машине и захлестнула ее. Группа полицейских бросилась оттеснять ликующую массу от автомобиля, но вторая волна любопытных затопила их. На тротуаре суетились продавцы открыток, кричавшие: «Принц! Кому нужен принц? Портрет принца за четыре су! Четыре су за принца!»
Со всех сторон любопытные устремились к «Итале»: с бульвара Себастополь, от Оперы, от Сены, от собора Сакре-Кер, из многочисленных боковых улочек. Они выскакивали из домов, прыгали с балконов — мужчины, женщины, дети, старики, спортсмены, инвалиды, с зонтиками, собаками корзинками, костылями. Они рвались к машине, стремясь коснуться ее или хотя бы увидеть вблизи. Они орали: «Пекин! Париж!» Задние карабкались на плечи передних, бежали по головам, теряли равновесие, падали, их толкали, сминали, затаптывали.
Толпа сплотилась вокруг машины, словно пчелы вокруг матки-королевы; она росла в вышину и скоро достигла уровня второго этажа. Фотограф второй раз зажег магний, и обрушившаяся на машину лавина заблестела под дождем. Послышался треск, раздались вопли. Человеческая гора начала оседать. Автомобиль, преодолевший столько препятствий, не выдержал успеха. Портье редакции «Матэн», великан в красном мундире, нырнул в магму, расшвыривая тела в стороны. Пробившись к принцу, он вскинул его на плечо, прорвался назад и скрылся со спасенным героем в подъезде.
Дождь превратился в ливень. Захлебнувшаяся толпа начала рассеиваться. Музыканты незаметно исчезли. Края шляпы на голове Томаса обвисли, шляпа мокрым комом съехала ему на глаза и уши. Он отшвырнул ее. Дождь ослепил. Прикрыв лицо руками, он посмотрел на восток, на дальний конец бульвара, и не увидел ничего. Ни одной машины не появилось следом за «Италой». Развевались флаги, болтались транспаранты, свисали мокрые гирлянды; по почти обезлюдевшему тротуару бегал продавец открыток, предлагавший редким любопытным: «Портрет принца за один су! Две открытки принца за один су!»