— Я буду выглядеть смешно… Платье… Я уже не знаю, что это такое… Впрочем, я никогда не знала, что такое настоящее платье… Я не отношусь к кокеткам… — Продай изумруд! И тогда ты сможешь сшить платье у самого шикарного портного!.. — Ты сошел с ума! Продать изумруд ради какого-то платья!.. — Нам будет больше пользы, если продадим изумруд, вместо того чтобы прятать его по темным углам… Я даже не знаю, где… Кстати, куда ты его спрятала? Ты в конце концов потеряешь его, и что тогда будет с нами? Ведь он мог бы обеспечить нам более легкую жизнь… И прежде всего тебе…
— Но ты же хорошо знаешь, что… — Я знаю, знаю!.. Выкупить остров!.. Но тебе стоит признать, что мы никогда не вернемся на остров! Элен с ужасом посмотрела на сына, словно он внезапно превратился в трехглавое чудовище. Она не верила своим ушам, так как не допускала, что он мог произнести такие ужасные слова. У нее подкосились ноги, и она неловко уселась на стул, держась за край стола.
— Этого не может быть… Ты не отдаешь себе отчет… Ты не понимаешь, что ты говоришь… Она тихо заплакала, негромко и отчаянно всхлипывая, застывшая, маленькая, съежившаяся на стуле, ничего не видя и на слыша… Томас опустился перед ней на колени, обнял ее, поцеловал мокрые от слез щеки и негромко заговорил с ней, словно с потерявшимся ребенком.
— Я ничего такого не сказал… Я так не думаю… Мы вернемся на остров, я обещаю тебе… Это будет очень скоро, не нужно плакать… У нас будет большая лодка, настоящая барка, и ты сядешь за руль… А я буду возле тебя, верхом на Тридцать первом… И ветер пригонит нас прямо к острову… У тебя на пальце будет перстень с изумрудом… Все небо над нами будет зеленым… Не надо больше плакать… Элен печально улыбнулась сквозь слезы, потом промокнула платочком глаза, высморкалась.
— Ты совсем еще ребенок… Настоящий ребенок… Ладно… Мы должны написать Генри, должны извиниться… Напишем, что мы будем заняты… Томас встал.
— Но я пойду к нему. Фрак можно взять напрокат… — Ты пойдешь один, без меня? — Может быть, я ребенок, но ведь не грудное дитя… Кстати, мне нужно научиться танцевать… Ты научишь меня? Танцевать вальс… Иди сюда, будем танцевать… Он поднял ее со стула и закружил вокруг круглого стола, имитируя танец, наталкиваясь на стулья, пуфы и табуреты. Он напевал совершенно фальшивым голосом несколько тактов из «Прекрасного голубого Дуная». Элен смеялась, вскрикивала, когда он наступал ей на ногу, восклицала: «Ты сошел с ума!.. Прекрати!.. Отпусти меня!.. Я сейчас упаду!.. Отпусти же…»
Ей никогда не приходилось танцевать таким образом, даже на собственной свадьбе…
Томас выпил шампанское и растерялся: что теперь делать с бокалом? Держать его в руке, надеясь, что его кто-нибудь снова наполнит, или поставить куда-нибудь… Но куда?
Он немного успокоился, когда понял, что никому из окружающих нет до него дела. Увидев офицера в парадном мундире, с бокалом в руке, разрезавшего, подобно красно-синему кораблю, волны обнаженных плеч и шиньонов, платьев и фраков, он рванулся следом и очень удачно поставил вместе с ним пустой бокал на поднос в руках у официанта. Взгляд офицера, скользнувший по руке Томаса, поднялся к лицу, на которое он уставился с таким удивлением, что вопрос, казалось, был произнесен вслух. Кто этот юноша? Знакомы ли они? В его взгляде колыхнулась тревога, уголок рта вздрогнул, но тут же все успокоилось. Рука, одним движением поправившая оба ответвления усов, стерла малейшее проявление интереса в его взгляде, и он отвернулся от Томаса.
В большом зале танцевали, в синем салоне собрались сплетницы, в курительной комнате и библиотеке дым стоял столбом, а в зимнем саду велись доверительные разговоры. Томас подхватил с подноса еще один бокал шампанского и обошел с ним все помещения, стараясь, как ему советовала мать, держаться очень прямо и не смотреть в глаза людям, которым его не представили. Поскольку сэр Генри, очень тепло встретивший его, никому не представил, взгляд Томаса упорно оставался на уровне подбородков и затылков. Ему казалось, что он стал прозрачным. Бюсты, бороды, плечи кружились вокруг него, лица улыбались, что-то говорили, скользили мимо него, даже не прилагая усилий, чтобы не задеть. Взгляды не задерживались на его лице, проходили сквозь него, словно он не существовал. Мелькнуло несколько заинтересованных женских взглядов, когда он находился в профиль по отношению к ним, но тут же становились безразличными, когда он поворачивался к ним лицом.