У них был чудесный дом в огромном парке, который мы прозвали "Сказочный замок", убранный внутри не только богато, но с большим личным вкусом, что редко бывает в богатых домах, где предпочитают обыкновенно полагаться на усмотрение обойщиков и декораторов. Тут были и огромный музыкальный зал с двумя роялями и арфой, и прекрасная библиотека. Баронесса сумела меня приручить, и я быстро освоилась с молодежью. Бывала я там каждое воскресенье и по праздникам: у нас устраивались спектакли, ставили Островского, Мольера, делали инсценировки судебных разбирательств, что много после вошло в моду даже для публичных зрелищ, но тогда было новинкой, придуманной моим отцом. Например, мы разыграли весь процесс Хлестакова, со свидетелями, защитой и пр. Отец (так как в наших забавах часто принимали участие и взрослые) изображал председателя суда Врасского в гриме и парике. Красавец прокурор Резников играл роль судебного пристава, а защитником была я. Мне сшили адвокатский фрак, и я с папиным значком выступила в суде... Готовилась я тщательно и перечитала множество законов! Кроме того, мы издавали газету, и там мне было отведено много места. Мои первые произведения все напечатаны там. То, что я пишу стихи, уже было всем известно. Сначала я скрывала эту тайну от всех, даже от Володи, но раз выдала ее в припадке благородного негодования.
Отец устраивал у себя большой вечер и ужин по поводу юбилея его любимого Берне. Собралось много народу, между прочим, такие притягательные силы, как актер И.П. Киселевский (я и не предчувствовала тогда, что мне придется выступать с ним на одних подмостках), тонкий и интересный артист, любимец киевской публики, адвокат П.А. Андриевский, о котором я знала, что он "писатель", и пр., -- и вдруг отец заявил мне, что чтение я прослушать могу, но ужинать мне с большими нельзя, и отправил меня в детскую.
Была чудная погода; ужинали на большом балконе, выходившем во двор под углом к детским комнатам, и в открытые окна до меня доносился говор, смех, звон посуды... Я кипела возмущением: села и написала пародию на "Не стая воронов слеталась", где досталось, конечно, шутливо, всем присутствующим, а в том числе и отцу. Потом с пробегавшей мимо горничной послала стихи отцу. Я слышала паузу в общем разговоре -- голос отца, читавшего стихи, -- потом рукоплескания, хохот и тосты за юную поэтессу. Потом вошел папа, очень довольный, поцеловал меня, но не только не позволил выйти к гостям, а побранил, что я не сплю, и, велев спать, ушел, плотно притворив дверь.
С тех пор он всегда интересовался тем, что я пишу, и заставлял себе прочитывать, когда бывал дома. Мне не было еще 13 лет, когда в городском театре устроили юбилей М.С.Щепкина. Я к этому дню написала стихи: отец нашел возможным их прочитать на юбилее, и вот, сидя в гимназическом платье и черном фартуке в ложе с папой, с бьющимся сердцем и красными от волнения ушами, я присутствовала на первом публичном чтении своей вещи. Читал ее "первый любовник", а по окончании стали вызывать автора.
-- Автор -- гимназистка и потому выйти на сцену не может, -- анонсировали со сцены, и все обернулись к нашей ложе и стали аплодировать.
Совсем не помню ощущения радости от успеха, всего сильнее во мне было смущение и хотелось спрятаться под стул. Стихи напечатали в газете -- и, таким образом, юбилей моего прадеда можно считать началом моей литературной карьеры.
В нашей газете мне общими стараниями придумали псевдоним "Девочка с ноготок" -- так меня прозвала баронесса, повторявшая про меня всегда эту поговорку ("девочка с ноготок, ум с локоток"), от которой я согласилась взять только первую половину, и под этим псевдонимом я заполняла страницы газеты стихами и прозой. Помню одну страничку тогдашней жизни: я только что написала сказку "Подземный царь", необычайно романтическую и поэтому имевшую большой успех у нашей молодежи. Как-то в зимний день я устала, наигравшись, и сама не заметила, как заснула, свернувшись в углу дивана в небольшом будуаре баронессы, обитом красным шелком. Там горела большая лампа под красным абажуром, освещая углы таинственным светом (электричества еще не было тогда), и сильно пахли гиацинты, стоявшие в жардиньерке у окна. Я проснулась оттого, что младший мальчик, Володя, стучал мне пальцем по каблуку туфли. Открыла глаза -- и над собой увидела необыкновенно красивое мужское лицо, напоминавшее Зичиевского демона и озаренное красным светом лампы. Действительность и сон еще путались у меня в голове, и я спросонок приподнялась и сказала радостно, точно увидела старого знакомого: "Подземный царь!" Тут я услыхала смех, увидала всех присутствующих и очнулась. Смеялись и от моего сонного вида, и от странного совпадения: этот красивый человек действительно появился из-под земли -- из шахт угольных или каких-то других, я уже не помню, -- где он был главным инженером. Прозвание "Подземного царя" (надо знать, что прозвища были у нас у всех, как всегда бывает там, где много молодежи) укрепилось за ним навсегда, а сам он стал обращать на меня большое внимание. На пикниках (дело как раз было на Рождестве) он был моим кавалером, предпочитая мое общество взрослым дамам. Я теперь думаю, что он это делал, вероятно, потому, что был влюблен в свою будущую жену, которой здесь не было, и не хотел возбуждать ее ревности, ухаживая за взрослыми дамами, ну, а 13-летняя девочка в счет не шла. Но тем не менее он был необыкновенно внимателен и интересен, дарил мне ландыши и темы для разговоров находил неистощимые, я всегда с каким-то радостным волнением ждала встреч с ним. Эти встречи длились в течение всех рождественских каникул, тогда продолжавшихся две недели, а потом он уехал. Я иногда расспрашивала о нем и как-то узнала, что мой бедный Подземный царь погиб трагической смертью: его, якобы по неосторожности, застрелил один из великих князей на охоте.
Прошло очень много лет, я уже была замужем, и вот как-то на большом вечере со мной познакомили очень красивую артистку Александрийского театра. Ее фамилия мне ничего не говорила, но она как-то странно смотрела на меня, и, когда мы с ней случайно остались вдвоем, то есть в стороне от других, она сказала мне:
-- Как я хотела познакомиться с вами и взглянуть на вас!
-- Почему именно? -- спросила я, ожидая обычного любезного комплимента насчет моих стихов и т.п.
Она, понизив голос, ответила:
-- Мне много говорил о вас мой первый муж... а все, что интересовало его, -- интересовало и меня. Он знал вас совсем ребенком, и вы на него произвели большое впечатление...
-- Кто это был, простите?
И она назвала мне Подземного царя!
Так и он помнил меня... Прекрасное смелое лицо как живое встало передо мной, а к нам подходил ее теперешний муж -- маленький круглолицый человечек с комическим лицом... И я невольно изумилась, что могло заставить эту красавицу после моего Подземного царя выбрать этого гнома... Пути женских сердец неисповедимы.
Однако я отвлеклась от Киева.
Моя гимназическая жизнь. Она вся сливается в какой-то неинтересный, бледный фон, изредка прерываемый анекдотами. Гимназия была частная, девочки учились все больше из богатых домов, необыкновенно пустенькие и легкомысленные. Я с ними не сходилась, хотя и не сторонилась от них. Краем уха я слыхала, что в другой -- как ни странно, казенной -- гимназии есть какие-то кружки, чтения, споры. У нас -- говорили о тенорах, платьях и вечерах. Учителя, за редкими исключениями, преподавали вяло и неубедительно, заинтересовать предметом и не думали: выучить: "от с. п." до "д. с. п." -- вот все, что от нас требовалось. Помню ощущение томящей скуки во время уроков и то чувство освобождения, когда вялую тишину класса прорезал оглушительный звонок старого швейцара. Помню, как оазис, комнату гимназической кастелянши, Прасковьи Алексеевны, куда меня часто отправляла отдыхать наша милая, кроткая "классная дама" Анна Анатольевна. Мне в юности было болезненно трудно рано вставать, говорили -- от малокровия, и я обычно приходила ко 2-му, а то и к 3-му уроку, так как на первых у нас бывали большей частью или необязательные уроки, или неважные: чистописание, рукоделие и т.п. Но если я паче чаяния являлась рано, то сидела зеленая и близкая к дурноте, так что внимательная Анна Анатольевна говорила мне: