Никто из вас не знал.
— Мы чего-то еще ждем? — умаляюще спросил папа Крис.
Ты стоял напротив Миха. Сначала ты хотел подать ему руку, но у вас получились какие-то неловкие обнимашки и поцелуи в обе щеки. Очень по-гречески.
— Ну, пока, — сказал ты.
— Пока, — сказал Мих.
— Я вернусь зимой, на Рождество.
— Договорились, — сказал он. — И еще, Яки…
— Мих?
— Ты знаешь, ты мне мой лучший друг?
— А ты мой.
— И ты знаешь, так будет всегда остаться, — сказал Мих. — И когда ты скоро далеко отсюда.
— Окей.
— Честно, правда.
Ты на секунду подумал, каково это — дружба через моря и горы, но Мих сказал это так, что ты поверил, — что бы ни случилось, так оно и будет.
Твой друг полез в карман:
— У меня что-то есть. — Он достал подарок и положил тебе на ладонь.
— Комболои?
— Я сам делал, — сообщил Мих. — Для тебя.
Ты растерялся и не знал, что сказать. Девять деревянных бусин на черном шнурке — самый прекрасный подарок в твоей жизни.
— Когда ты его сделал? — спросил ты.
Мих пожал плечами:
— Эти дни.
Ты кивнул и улыбнулся:
— Спасибо.
Мих тоже кивнул и улыбнулся, а потом посмотрел на Крис, которая стояла позади вас.
Ты отошел на пару шагов. Папа Крис сказал что-то про велосипедистов и коз на дороге, но ее мама его перебила:
— Дай нашим голубкам попрощаться.
Мих и его девушка молча держались за руки. На глазах у Крис были слезы. Мих вытер ей лицо большими пальцами.
— Не плакать, — сказал он.
— Я не плачу.
Мих улыбнулся. Он поцеловал Крис в щеку и в губы, он очень долго целовал ее в губы. Папа Крис громко застонал, а остальные взрослые засмеялись.
Ты подошел к Янису и Герти. Она была влюблена в него, но он не был влюблен в нее, но оказалось, это не такая уж проблема.
— Я не буду делать эти эмоции, — сказал Янис.
— Ладно, папа.
Герти обняла тебя, и Янис (твой отец, твой папа) тоже.
— Значит, тогда на Рождество каникулы, да? — спросил он, когда перестал тебя обнимать.
— Если ты не против…
— Конечно, не против. — Янис расплылся в широкой улыбке и сказал: — Я думаю, это даже так прекрасный!
Синий десятиочковый автомобиль мчался по острову. Родители Крис болтали впереди, а вы молчали на заднем сиденье.
Она смотрела в окно с одной стороны, а ты с другой. Между вами был кусок сиденья, который сейчас казался особенно пустым. В кармане твоих шортов лежали девять бриллиантов.
Машина неслась мимо высоких гор, огромных теплиц и одиноких церквей, мимо домов без крыш и разрушенного здания отеля, которое вот-вот могло развалиться, и есть вероятность того, что так и случилось, как только вы проехали. Ты сунул руку в карман и погладил пальцами бусины на комбо-лои, который сделал для тебя Мих.
Ты посмотрел в окно и подумал об этом лете в деревне, которое с каждым метром становилось дальше от тебя. Ты думал об этих днях на вашем острове, только об этих днях. Может быть, ты никогда теперь не сможешь думать ни о чем другом, а только о них, хоть их и скроют тысячи других дней.
— Включить музыку? — раздалось впереди.
Не дождавшись ответа, мама Крис включила радио и немедленно начала подпевать (мурлыкать под нос) какому-то греческому певцу. Папа Крис отстукивал ритм на руле.
Ты слушал музыку, мурлыканье и стук, и певца, который, разрывая сердце, пел о любви, все время только о любви. И хотя ты почти не понимал слов, иначе и не могло быть.
Ты повернул голову. Крис все еще смотрела в другую сторону. Потом она вдруг подвинула руку к середине пустого сиденья. Ты сделал то же самое.
Не глядя друг на друга, вы взялись за руки, и так, крепко сжимая руки, вы ехали дальше. Сидящие впереди ничего не заметили, они были слишком заняты подпеванием и постукиванием, и тем, что происходило на дороге.
Крис не шевелилась. Ты не шевелился. И хотя время в этот миг остановилось, аэропорт был все ближе.
Машина мчалась по острову.
Вы держались за руки.
