Григорий Петрович тут же, из конторки мастера, позвонил в фасоннолитейный цех.
— Да Григорий Петрович! — взмолился начальник цеха. — Это же литье, а не ювелирная работа! Сколько я работаю в цехе...
— То, что вчера было привычно, сегодня — никуда не годится, — с удовольствием сказал Немиров и подмигнул Ефиму Кузьмичу. — Давай, давай своего сварщика. Чтоб немедленно пришел, пока я здесь.
— Вот спасибо, Григорий Петрович, вот спасибо! — повторял Ефим Кузьмич, провожая директора до границы своего участка.
Началась сборка второй турбины, и Григорий Петрович поднялся на стенд. Гаршин стоял возле только что установленного цилиндра и что-то втолковывал одному из сборщиков, по привычке пересыпая речь затейливой руганью.
— Товарищ Гаршин! — резко окликнул его Немиров.
Гаршин обернулся и вдруг побледнел, а потом багрово покраснел. Видно, не знал о возвращении директора? Его смущение было так велико, что он забыл поздороваться. Но почему он так смутился?
— Инженеру пора научиться разговаривать без этих заборных слов, — сказал Немиров, даже не пытаясь скрыть раздражение. — Прошу и требую, чтобы это было в последний раз!
Обычно он не позволял себе делать замечания руководителям при подчиненных, и все это знали. Гаршин дерзко посмотрел в лицо директору.
— Слушаюсь. Просто дурная привычка, — произнесли его губы, в то время как весь его вид говорил:
«Вот как! Значит, начинаешь сводить со мною личные счеты? Что ж, вынужден стерпеть, поскольку ты начальство!»
— Доложите положение на сборке, — отводя глаза, сухо приказал Григорий Петрович.
Подошли Любимов и Полозов, дополнили не очень связный доклад Гаршина. Как всегда были перебои, задержки и осложнения, но Григорий Петрович видел, что ход производства второй турбины выгодно отличается от авральной горячки, сопровождавшей выпуск первой.
— Начинаете выправляться, — скупо похвалил он.
— Даем сто пятнадцать процентов плана, — похвастал Любимов.
— Да, но по третьей турбине пока недовыполняем, — прибавил Полозов.
Немиров потребовал график. Обработка ряда деталей третьей турбины вызывала тревогу. Механические участки были пока недогружены, заготовки запаздывали...
— По плану они поступают даже с превышением, — уточнил Полозов. — Но по новым срокам это нас не устраивает.
Наступила короткая пауза.
Григорий Петрович взялся за телефон и тут же переговорил с заготовительными цехами, пытаясь ускорить поступление заготовок. Начальник термического цеха, оправдываясь, а может быть, и желая уколоть директора, запальчиво сказал:
— Учтите, Григорий Петрович, что мы и так все время даем сверх плана!
И Григорий Петрович впервые ощутил, что, пожалуй, ему самому — не Диденко, не рабочим, не начальникам цехов, — ему самому было бы удобнее и проще руководить, если бы существовал стахановский план, согласованный с новыми сроками, все предусматривающий, все охватывающий...
— Что он говорит? — осведомился Любимов, когда директор рассеянно повесил трубку.
— Оправдывается. Что ж ему еще остается! — проворчал Немиров, направляясь к выходу. — Ничего, нажму как следует — сделает!
Поскользнувшись на забрызганной маслом металлической лесенке, он опять раздраженно отчитал Гаршина:
— В каком виде у вас стенд? Грязищу развели — смотреть тошно!
Не успел Григорий Петрович войти в свой кабинет, как позвонил Диденко: приехал Раскатов, не зайдете ли в партком?
— Очень рад, сам хотел поехать к нему, — сказал Немиров. — Но, к сожалению, жду звонка из Москвы. Поэтому прошу ко мне.
Звонка из Москвы он не ждал. Он предвидел, что разговор будет неприятный, а в своем кабинете он чувствовал себя уверенней.
Приветливо встретив Раскатова и Диденко, он с оживлением человека, довольного собою и уверенного в себе, коротко перечислил свои московские успехи, выслушал поздравления и сразу повел беседу дальше:
— Я разговаривал с министром и выяснил много интересного о положении краснознаменского строительства. Оно форсируется энергичнее, чем можно было предполагать.
И он рассказал, тонко подчеркивая новизну каждой подробности, какие меры принимаются, чтобы к зиме пустить и полностью снабдить электроэнергией вступающие в строй заводы нового промышленного района. Хотя в общих чертах все это было известно и раньше, Григорий Петрович рассказывал так, что выходило — полученные им сведения диктуют новое поведение, требуют новых усилий, заставляют многое пересмотреть.
Раскатов и Диденко слушали с интересом. Они понимали, что Немиров в этом рассказе обрел «формулу перехода» от своей ошибки к исправлению ее, и дружелюбно шли ему навстречу: решил человек исправить ошибку, нашел для этого менее болезненный, не ущемляющий самолюбие путь — ну и прекрасно!
Закончив рассказ и чувствуя, что подошел к самому главному и тревожащему, Григорий Петрович нахмурился и сказал:
— У меня пока все. Поскольку вы нашли нужным без меня обсудить дела завода в горкоме, прошу сообщить, к чему вы пришли.
Диденко весь вскинулся:
— Зачем же так, Григорий Петрович! Никто вас не обходил. Вы были в Москве. Ждать вашего приезда, при срочности задач, было невозможно. Результат партийного собрания...
— Да, да, да! — почти закричал Немиров, теряя свою обычную уравновешенность и сам чувствуя, что поступает вопреки здравому смыслу. — Я не мальчик и прекрасно все понимаю. Именно на следующий день после моего отъезда понадобилось идти в горком и без меня обсуждать заводские дела. Что ж! Расскажите, по крайней мере, что вы решили.
Он отошел к окну и рывком раскрыл его. В комнату ворвался теплый летний ветер, к которому примешивался горьковатый запах дыма.
«Кукушка» потянула из ворот литейного цеха платформы с отливками. В центре заводской площади садовницы высаживали на клумбы цветы. Из ворот цеха металлоконструкций выполз грузовик с прицепом, нагруженный массивной фермой для нового крана. По окнам прокатного скользят бледные при дневном свете зарницы — значит, там плывет по воздуху раскаленная болванка.
Григорий Петрович смотрел на знакомую до мелочей, милую сердцу картину с чувством обиды — все это как бы принадлежало ему, направлялось им, все его силы вложены сюда... А вот ведь — без него и, может быть, еще хуже, против него! — пытаются решать дела этого завода, его завода!
Не оборачиваясь, он слушал Раскатова. Да, горком решил помочь. Соберут представителей кооперированных заводов... уточнят сроки по обеспечению турбин и генераторов для Краснознаменки... Все это правильно. Готовится совещание начальников плановых отделов... Так. Ясно.
Раскатов вдруг мягко сказал:
— В начале разговора я надеялся, Григорий Петрович, что вы подумали во время поездки, все уяснили себе с министром и мы быстро найдем общий язык. Зачем же мелочные обиды, счеты, амбиция?
Немиров повернулся к своим собеседникам. Свет, падающий из окна, подчеркнул его позу — упрямую и самоуверенную.
— Если говорить о деле, — я обещаю и гарантирую вам, что четыре турбины мы дадим в срок! Я этого добьюсь — или можете требовать моего снятия, как человека, неспособного руководить заводом.
— Превосходно, — сказал Диденко. — Значит, вы дадите приказ о внутризаводском планировании в соответствии с новыми сроками?
— Возможно, — со злостью, но уже спокойно ответил Немиров. — Я еще не принял решения. Завтра с утра я разберусь с Кашириным и тогда решу.
— А какова точка зрения министра, Григорий Петрович? — добродушно спросил Раскатов.
Немиров мог поручиться, что Раскатов знает ее. Откуда? Может быть, министр звонил на завод? Или секретарь горкома сам звонил министру?
— Я не знаю, что известно вам, — сказал он мрачно — Но если вы хотите моей откровенности, — пожалуйста. Я просил у министра поддержки, потому что сомневался в возможности успешно руководить людьми в атмосфере проработок, нажима и подрыва моего авторитета. Министр нашел, что я слишком мрачно смотрю на вещи. Буду рад, если он окажется прав... если партийная организация начнет реально помогать мне, а не заниматься расшатыванием моего авторитета, как на прошлом собрании.