— Что ты, Саша, ведь это сплошные витамины! — ответила она и теперь, поскольку тревожный вопрос был задан. — И вообще все уже прошло... Подержи-ка ветки, я заберусь поглубже...
Тут их и нашел профессор, вышедший с женой навстречу. Ася для начала прикинулась степенной дамой, но через полчаса уже хохотала, шутила с профессором и даже, кажется, забыла, что ей надо беречься, — после ужина уговорила всех пойти гулять.
Они вышли на берег озера и невольно притихли. Так хорош был вечер, так вольно простиралось над ними большое, неохотно темнеющее небо с бледным рожком месяца, а перед ними вплоть до горизонта лежало спокойное озеро и над самой водой то тут, то там клочьями висел туман. Два-три огонька проблескивали сквозь листву прибрежных кустов, да с веранды дачи падал столб оранжевого света, выхватывая из легкой мглы кусок песчаного берега, уходящие в воду мостки и смутно вырисовывающийся силуэт вышки для прыжков.
— Благодать какая, — сказал Воловик и, покосившись на профессора, как-то вдруг осознал, что независимо от того, собирается ли с ним говорить профессор или нет, он сам хочет серьезного разговора и обязательно затеет его, когда будет удобно.
Утром встали рано.
— Купаться, купаться! — торопил профессор, косясь на жену, накрывавшую стол к завтраку.
Они пошли на берег озера. Воздух был свеж, а вода, еще не нагретая солнцем, показалась совсем ледяной, когда Воловик шагнул в нее. Холод ознобом прошел по коже. Не останавливаясь, Воловик быстро пересек прибрежное мелководье, вытянул руки, оттолкнулся от песчаного дна ногами, врезался в воду и поплыл. Его широкоплечее, обычно неуклюжее тело будто сузилось, подтянулось и напряглось. Сильными загребающими движениями выбрасывая вперед руки и погружая их почти на одной линии с опущенной к воде головой, он глубоко и сильно дышал, привычно управляя дыханием. Тело ввинчивалось в воду, увеличивая скорость молотящими ударами ног. Восхитительно свежая вода струилась вдоль его тела, словно он преодолевал быстрое речное течение. Солнце дробилось на поверхности озера и вспыхивало перед глазами в разлетающихся брызгах.
Проплыв ровно столько, сколько нужно было, чтобы размяться, он повернул назад, потому что было неловко уплыть одному слишком далеко. Он увидел на берегу Асю, которая так и не решилась войти в воду, а стояла рядом с Полиной Степановной, следя за мужем из-под ладони. Какой-то человек в плавках стоял на вышке и тоже смотрел из-под ладони. Увидав, что Воловик повернул, человек быстро взмахнул руками, бросил свое тело вперед и вверх, развел руки и ласточкой полетел вниз. Прыжок был искусен — пловец скользнул в воду, не разбрызгивая ее, только мелкие пузырьки воздуха да разбегающийся круг обозначили место падения.
— Хорошо! — крикнул профессор, вынырнув около Воловика. Солнце сверкало в каплях воды, застрявших на его стриженных ежиком седых волосах и стекавших по покрасневшему, улыбающемуся лицу.
— Здорово вы! — с уважением сказал Воловик.
— Ничего! — с удовольствием ответил Карелин, — он явно гордился своим искусством и был счастлив, что мог показать его гостю. — Поплывем?
Он плыл брассом, не торопясь.
— Кроль уже не для меня, сердце поберечь нужно, — объяснил он. — А так — хоть все озеро переплыву. И бросать никак нельзя. Перестану — ну, тогда мне конец. Старость.
Вода стала теплей и потеряла упругость, глаза разглядели под ее тонким слоем желтизну песка, колено шаркнуло по дну. Они выбрались на мель, почти целиком прикрытую нагретой солнцем водой.
— Полежим, — предложил Карелин.
Он, видимо, был непрочь отдохнуть. Слышно было его учащенное дыхание. Воловик совсем не устал, он сел рядом с профессором, охватив колени руками.
— Сейчас, может, не время, — смущенно проговорил он. — Но знаете, Михаил Петрович, я об одной штуке все время думаю. И хочется расспросить. Вот мне предлагают содружество... насчет этой самой механизации сборки, вы знаете. А я чувствую — не то! Не тот человек! Мне бы такого ученого, который в этих вопросах сам доискивается... сам душой болеет... Так что вы скажете — прилично мне отказаться и самому поискать человека нужного?
— Обидеть боитесь? — скосов глаза на Воловика, спросил Карелин.
— Нет. Просто думаю, не получится ли зазнайство. Такой-де разборчивый, что ему и инженер уже не хорош. Впрочем, — добавил он, — и обидеть — тоже приятного мало.
— Мало, — согласился Карелии. — Только, знаете ли, есть одна область, где обиды ни при чем. Работа. Наука ли, производство ли — все равно. Если ученик в процессе исследования опровергает научные положения своего учителя, — обидно учителю? А все же ни одного настоящего ученого это не остановило...
— Вот я и думаю... — пробормотал Воловик. Немного погодя он спросил:
— У вас в институте... найдется кто-либо из ученых, доцентов или там аспирантов... ну, которому эти вопросы механизации самому будут интересны?
— Найдется, — коротко ответил Карелин.
С берега махала рукой и аукала Ася. Воловик раздумывал, удобно ли предложить профессору плыть обратно, отдохнул ли он уже, а Карелин вдруг строго спросил:
— Александр Васильевич, почему вы бросили учиться?
Вот, значит, о чем он хотел поговорить! Воловик уклончиво ответил:
— Так обстоятельства сложились. Не мог.
— Нельзя позволять обстоятельствам сбивать вас с пути, — жестко сказал Карелин. — Особенно если чувствуете, что можете многое сделать. А вы ведь чувствуете это.
Воловик промолчал.
— С какого курса вы забросили учебу?
Вопрос был нарочито обидный. Воловик вспомнил ту осень — болезнь Люси, эти жуткие недели, которые прошли как в злом бреду... смерть дочки... отчаяние Аси...
— С четвертого курса техникума, — коротко ответил он.
— Э-эх, Александр Васильевич! Это уж совсем стыдно — недотянуть!
— Мне не стыдно, — твердо сказал Воловик. — Дотянуть можно было только на эгоизме. Наплевав на другого человека.
Он глянул прямо в глаза профессору:
— Вот тогда было бы стыдно.
Михаил Петрович понимающе кивнул головой и встал. Сухонький, мускулистый, он распрямился, как пружинка, и снизу вверх внимательно оглядел Воловика, который стоял перед ним, подняв плечи и неуклюже охватив их скрещенными на груди руками.
— Если так, простите. Очевидно, бывает и так… Что вы намерены делать дальше?
— Не знаю. Может быть, на курсы мастеров... или сам попробую учиться.
— Ни то, ни другое, — почти сердито возразил Карелин. — В институт! В институт надо поступать! Учиться всерьез, основательно, на полную силу! Кто вы сейчас? Изобретатель-самоучка! Почему? Есть у нас институты, стипендии, вечерние и заочные отделения, целая система разработана, чтобы все, кому надо, учились. С вашей механизацией вы кое-что придумаете, я верю. И помогут вам. Сведу вас с профессором Савиным, прикрепим к вам ученого мужа и так далее... А высшее образование вам необходимо! Присматриваюсь я к вам... талант налицо, а пишете вы, мысль излагаете — коряво! Почему? Как на теорию напоролись — стоп. Куда это годится? Непременно идите в институт. С этой же осени.
Воловик, не отвечая, взвешивал предложение профессора. Вот это и есть то самое главное решение?..
Трудно. И все-таки возможно? ..
— Помочь вам подготовиться к экзаменам найдется кому, — добавил Карелин. — А год терять нечего. Сколько мы сосунков обламываем да вытягиваем, чтобы инженеры получились, а тут...
И, считая вопрос ясным, предложил:
— А ну, поплыли. Мчитесь вперед, покажите класс. С вышки — умеете?
Воловик ринулся в воду. Прекрасное ощущение силы, ловкости и упругости своего тела, вместе с ощущением душевной ясности, делало его счастливым. Таким счастливым — хоть пой! Не доплыв до берега, он ухватился за перекладину и энергичным движением вскинул свое тело на мостки. Освеженный и довольный, взбежал по ступенькам на верхнюю площадку и на минуту задержался на ней, подготавливая тело и нервы к прыжку. Отчаянный выкрик Аси дошел до него в тот самый миг, когда он отвел назад руки, согнул ноги в коленях и начал бросок. Удержаться от прыжка он уже не мог и не хотел. Ни с чем не сравнимое, острое и чарующее ощущение полета... собранность всего тела, каждой мышцы и каждого нерва... руки вперед, ноги вытянуты в струнку до кончиков пальцев...