Яков Воробьев обнял за плечи Пакулина и Никитина, даже подтолкнул их вперед, как бы подчеркивая, что отстранить их не даст, и внятно произнес:
— Порядку больше — отчего не выполнить?
— Порядок само собою, — недовольно отозвался Гусаков. — На одном порядке ты месяц сбережешь. А еще два на чем? Еще два надо башкой заработать.
Воробьев, не смущаясь и не отступая, возразил:
— Где порядок лучше, там и мысли просторней.
4
Гудок возвестил о конце перерыва, и сразу громадное здание цеха откликнулось на его призыв всей гаммой звуков, какие дают ожившие механизмы и соприкосновение металла с металлом, когда один из них вгрызается в другой и режет его, обтачивает, сверлит, рубит.
Вступили в строй «Нарвские ворота» басовитым скрежетом могучих резцов и ритмичным щелканьем переключателя. С мягким жужжанием закрутились огромные планшайбы каруселей, быстро и легко подставляя под резцы тусклые плоскости отливок. Пулеметной очередью застучал пневматический молоток, обрубая металл. Завизжала механическая пила, распиливая пополам толстое стальное кольцо... Сотни рук плавно регулировали движения механизмов, сотни глаз, не отрываясь, следили за скольжением резцов, фрез и сверл, за летучими змейками желтых, синих, серебристых, вишневых стружек, за алым сиянием раскаленного трением металла.
Клементьев и Полозов остались одни в середине пролета.
— Вот ведь мельница, ей-богу! — с сердцем сказал Ефим Кузьмич. — Ежели, скажем, инструмента не хватает и поднажать надо, Бабинков без голоса; а ежели первым новость растрезвонить — куда как горласт! — И совсем тихо спросил: — Что, покрутимся, а?
— Д-да... задача...
Распахнулись ворота, пропуская в цех паровоз и две платформы, нагруженные крупными отливками. Иван Иванович Гусаков не по возрасту резво побежал к паровозу, его сердитый голос перекрыл шипение паровоза и все другие звуки:
— Осади! Куда разбежался? Осади немного!
Полозов поднял голову, стараясь определить, скоро ли освободятся необходимые для разгрузки краны. Он хорошо видел озабоченное лицо Вали Зиминой, управлявшей контроллерами. Два крана согласованно и осторожно подняли в воздух громадину цилиндра, покачивающуюся на охвативщих его стальных канатах, и медленно пронесли к стенду. Валя Зимина ударами маленького колокола предупреждала: внимание, внимание, в воздухе многотонная тяжесть!
Клементьев и Полозов отошли в сторону от прохода, над которым проплывал цилиндр, и проводили его взглядом. Ефим Кузьмич вздохнул и сказал успокаивающе:
— Ничего, Алексей Алексеич. Не в первый раз, а?
Полозов молча кивнул.
Ему хотелось возразить, что такой трудной задачи еще, пожалуй, перед цехом не возникало, но говорить об этом Ефиму Кузьмичу не имело смысла: старик сам все понимал.
Он задумался, стоя посреди цеха. Его раздумье нарушил зычный, возбужденный голос старшего технолога Гаршина:
— Алексей Алексеич, дорогой, идите-ка сюда скорее! Полозов заметил рядом с внушительной фигурой Гаршина небольшую женскую фигурку и с интересом приглядывался, что за гостья. Под меховой, надвинутой на одну бровь шапочкой он увидел карие блестящие глаза и улыбку — такую открытую, жизнерадостную, что нельзя было не улыбнуться в ответ.
— А вот и товарищ Полозов! — воскликнула женщина.
Голос был звучный и выразительный, со своей интонацией для каждого слова. И лицо выразительное: улыбка исчезла, губы энергично сомкнулись, а глаза смотрят выжидательно, будто говорят: не узнаешь? А ну-ка, постарайся, узнай!
И он узнал. Память разом воскресила давнюю тревожную ночь. Темный цех с редкими лампами, прикрытыми синей бумагой, мечущиеся над стеклянной крышей лучи прожекторов, грохот выстрелов и разрывов, подрагивание пола под ногами... и молодая женщина с расширенными от страха глазами, возле которой он очутился в укрытии. Отрывистые слова: «Страшно?» — «Ну вот еще. Бывало хуже». — «Нет, кажется, не бывало…» Ее смешок: «Смотрите, у вас пальцы прыгают». И его старание унять дрожь пальцев, достававших папиросу, и чувство удовлетворения, когда это удалось. В дни, когда цех снимался с места в нелегкий и дальний путь, деловитый молоденький инженер Карцева работала расторопно и толково, помогая упаковывать станки. Алексею было грустно и стыдно уезжать, когда она остается, он спросил: «Все-таки, Аня, почему вам не поехать?» А она ответила просто: «У меня муж на фронте — тут, возле Мясокомбината».
— Аня Карцева, — обрадованно вспомнил он. — Какая вы стали!
— Неужто так изменилась? — с нескрываемым огорчением спросила она и опять стала совсем иной — не такой, как прежде, и не такой, как минуту назад.
— Анечка, да вы красивей стали черт знает насколько! — шумно вмешался Гаршин.
— Просто вы какая-то переменчивая, — сказал Алексей, — и одеты совсем по-другому... А вы к нам в гости или насовсем?
— К нам, работать, — чересчур громко, как всегда, когда был весел, объяснял Гаршин. — Понимаешь, приходит и спрашивает тебя, а я как выскочу! Мы ж приятели с каких пор. Учились вместе, вместе Кенигсберг штурмовали.
— Я-то, положим, не штурмовала, — насмешливо уточнила Аня, потом уже серьезно обратилась к Полозову: — Директор направил меня к вам, чтоб вы решили. Я очень оторвалась от специальности, Алеш... Алексей Алексеич. Боюсь, что на первых порах могу оказаться невеждой.
— Ерунда, Анечка, научим, поможем, это вы не беспокойтесь, — подхватил Гаршин с шумной готовностью. — Давай ее ко мне, Алеша. Сразу все вспомнит, как только начнет работать!
Но Полозов никак не собирался решать вдвоем с Гаршиным вопрос, который имел право решить сам.
— На ходу да с наскоку такие вещи не делаются, — строго прервал он и поглядел на часы: — Перерыв, кажется, кончился?
— Понимаю и ухожу, пока не гонят, ох-хо-хо, — загрохотал Гаршин и двумя руками потряс Анину руку. — Ну, Анечка, очень, очень рад! Теперь уж вы от меня не убежите.
Аня чуть повела плечом, упрямо сжала губы. И пошла за Полозовым в контору.
В кабинете начальника цеха Алексей усадил ее на диван, сел рядом.
— Ну, давайте обсуждать, что с вами делать. Работы у нас по горло, и, когда приходит свежий человек, да еще такой энергичный — я ведь помню вас, Аня, — хочется направить его сразу в десять мест. А надо вас использовать так, чтобы и вам польза была... — он запнулся и, помолчав, спросил: — А ну, давайте начистоту: пошли бы вы или вам почему-либо не хочется идти работать именно к Гаршину?
— Именно к Гаршину? Почему же! — весело ответила Аня, и из этого ответа «начистоту» он понял только то, что ответа так и не получил. А она продолжала: — Понимаете, Алеша, я все эти годы страшно хотела вернуться в цех. И обязательно на участок, непосредственно на производство. Чем бы ни стать потом, начинать надо с производства, верно? А сразу засесть в технологическое бюро... — Не договорив, она спросила: — Гаршин хорошо работает? Его план реконструкции цеха интересный?
— А он уж успел похвастать? — усмехнулся Алексей. — План они с Любимовым составили интересный и очень для нас важный. Очень. Сегодня — еще более важный, чем вчера. А работает Гаршин... Ну, вы его, по-видимому, знаете? Напорист, энергичен. Я бы сказал, он сумел стать в цехе почти незаменимым.
Он помолчал и добавил:
— При наших нынешних методах.
Аня вскинула глаза, ожидая объяснения, но Полозов вдруг насторожился: из-за стеклянной стенки, выходившей в цех, доносились сквозь шум работ слишком громкие голоса и визгливый плач.
Аня первою выбежала в цех.
На токарном участке столпились рабочие. В середине группы покрасневший от гнева красавец Аркадий Ступин держал за ворот паренька с перемазанным, залитым слезами лицом.
Вот тебе и пополнение прислали! — кричал Аркадий, встряхивая паренька одной рукой и размахивая другой, сжатою в кулак. — Учишь его, дьявола, а он у тебя же ворует да еще и врет, что там ничего не было!