– Нет, не надо, – возразил Лев.
Но Слава продолжил фонтанировать идеями.
– Или расскажи всему классу, что мама с папой называют его Илю-ю-ю-юшей, – он издевательски протянул имя.
– Не нужно обзывать его в ответ, – продолжал Лев. – Агрессия порождает агрессию.
Не знаю, какое решение я принял бы после этой путаницы в идеологических разногласиях своих отцов, если бы Илья не переключился на Антона. Антон был странный. Я его тоже не понимал, но обижать все-таки не хотел.
Он обладал удивительной природной способностью раздражать и не нравиться. Манера речи у него была такая, словно он родился не в то время и не в том месте. Например, девочек он называл «кумушками». Мог подойти к группе девчонок и сказать:
– Ну, как вы тут, мои кумушки?
Вот это вот «кумушки» больше всего раздражало Илью и его прихвостней. А может, дело было не в слове. Может, дело было в том, что сами они умели общаться с девочками только на уровне кривляний и задираний, а все мальчики, которые обходились с девчонками как с нормальными людьми, автоматически считались неугодными Илье и его компании. Было видно, что Илья очень хочет нравиться девочкам. Уже в первом классе у него была куча выдуманных на ходу любовных историй, в которых «все случилось». На самом же деле своим поведением он всех только раздражал.
Но это были еще цветочки. Настоящий кошмар начнется для Антона ближе к зиме, когда все увидят колготки у него под штанами. А пока был сентябрь. И его дразнили только за «кумушек».
Я был этому рад. В нашем классе из двадцати шести человек, если выстроить всех от самого почитаемого члена коллектива до самого ненавистного, на двадцать шестом месте был бы Антон. Угадайте, кто был бы двадцать пятым?
В общем, он был моей подушкой безопасности, гарантом, что, пока задирают его, меня не тронут. И я не хотел ему помогать.
Дома я не рассказывал, что обстановка в классе оставляет желать лучшего. Говорил, что никто никого не обижает, а учительница мной довольна. Про учительницу – правда. Ей понравилось мое сочинение «Как я провел лето». В нем я написал, что отдыхал с бабушкой на даче, ел немытые огурцы и брызгался из шланга. Все это, конечно, я выдумал.
Будь сочинение правдивым, я бы написал, что днем ходил на пляж со Славой. Но плавать я не любил, поэтому мы не купались, а строили дворцы из песка. Однажды мы построили настоящий замок с комнатами и балконом. Слава – очень талантливый, и шедевры у него получаются не только на бумаге, но и когда он творит руками.
Если у него было много работы, то днем мы обычно никуда не ходили; тогда я либо смотрел, как он рисует, либо выходил во двор один – иногда даже играл с другими детьми в прятки или казаки-разбойники, но не часто.
Вечером Лев возвращался с работы, и мы шли гулять втроем на набережную – мое любимое место в городе.
Но рассказывать об этом было нельзя. Поэтому я выдумал дачу, которой у бабушки даже нет. В одном советском фильме я видел, как дети проводят лето на даче, и мне понравилось. Поэтому я решил об этом написать. Инна Константиновна сказала, что сочинение очень хорошее. Хотя, по-моему, если бы я написал правду, вышло бы еще лучше. Я бы тогда смог рассказать ей, как мы однажды кинули «Ментос» в колу, может, она бы тоже попробовала.
Однако это было не самое тяжелое испытание для моего воображения. Через неделю нам задали сочинение о семье. Хорошо, что дали его на дом, потому что, если бы пришлось писать все на уроке, я бы запаниковал и ничего не успел придумать.
Дома я сидел над ним до позднего вечера. Было уже десять часов, а передо мной лежал лист всего с двумя предложениями: «В моей семье только я и папа. Моего папу зовут Слава».
Тогда я не в полной мере понимал всю серьезность происходящего. Мне было не ясно до конца, почему же все-таки важно не раскрываться. Я постоянно заключал сделки с совестью: мол, если расскажу, какие они классные, – все будет нормально.
Измотанный, сонный, уставший, не способный выдавить из себя ничего, я решил пойти по пути наименьшего сопротивления. Изложить все так, как есть.
Я не стал писать на черновик, потому что на переписывание не было сил. Я сразу открыл тетрадь:
«У меня два отца. Они говорят, что другие люди думают, что это плохо, но мне так не кажется. На самом деле один из них мой дядя, а другой – человек, которого он любит, но я стал называть их папами, потому что им это нравится и потому что мы живем вместе уже сто лет, как одна семья. Моя мама умерла, и я ее почти не помню. Она умерла от рака, но это не животное, а болезнь. Иногда я хожу на место, где она теперь лежит, и оставляю там рисунки. А еще мы с папой Славой иногда отправляем деньги на лечение людям, которые тоже болеют. Я думаю, что моя мама – тоже моя семья, хоть я и все про нее забыл. Просто она не может быть со мной рядом и воспитывает меня с небес, а на планете меня воспитывают Слава и Лев – так зовут моих пап. Кстати, они работают художником и врачом. Еще у меня есть бабушка, но на самом деле у нее нет дачи, я вас обманул. Я люблю бабушку, но иногда она ругается. И я люблю свою семью».