– Нет. Ну, я не знаю. Нет.
– Две девчонки из академии в прошлом году попали в фортепианную программу Джуллиарда. А это невероятная удача. Поэтому я решила поступать туда еще до того как встретила Эли.
– Я рад, что ты держишься. Я не имею в виду ничего плохого.
– Нет проблем. Но сейчас так странно говорить об этом.
– Сейчас вообще обо всем странно говорить.
– Да.
Впереди, с трудом передвигая ноги и рыдая, к кедровому гробу Блейка приближается Нана Бетси, чтобы еще раз провести ладонью по его гладкой поверхности до начала погребальной церемонии. Я сделал то же самое до того, как сел на скамью. Аромат кедра. Острый и чистый. Этот запах совсем не подходит для того, чтобы исчезнуть под землей. Гроб закрыт. Людям нельзя видеть, как выглядит жертва несчастного случая. И потому на закрытой крышке гроба установлена фотография Блейка на деревянной подставке. Он специально хотел выглядеть на ней смешно. Это фотопортрет, сделанный в универмаге Олан Миллз или Сирс-студио, или где-то еще в этом роде. На Блейке свитер из сэконд-хэнда в стиле 80-х и брюки цвета хаки со складками. Он держит в руках огромного сердитого персидского кота. Своего кота у него не было. Он его специально позаимствовал для этой фотографии. И в этом был весь Блейк. На его круглом лице сияет искренняя и счастливая улыбка. Глаза закрыты, словно он моргнул во время вспышки. Блейк считал фотографии с моргнувшими людьми очень забавными.
Я не мог сдержать улыбки, увидев это фото. Даже в таких обстоятельствах. Стоило Блейку только войти в комнату, и я уже заранее начинал смеяться.
– А почему твои родители не приехали? – спросила Джесмин, отвлекая меня от воспоминаний.
– Они в Италии, отмечали двадцать пятую годовщину свадьбы. Пытались вернуться, но не смогли достать билеты, а отец еще умудрился потерять паспорт. Они возвращаются завтра.
– Хреново.
– А почему ты не сидишь с родителями Эли?
Джесмин скрещивает ноги и смахивает белую пушинку с черного платья.
– Сначала я сидела с ними. Но Адейр слишком раздражена. А потом я увидела, что ты сидишь здесь такой одинокий.
– Возможно, я всегда так выгляжу.
Она откинула с лица темно-рыжий завиток волос, и ощутил запах ее шампуня.
– Мне стало бы очень неловко, если бы я подошла к тебе выразить сочувствие, а ты в нем не нуждался.
– Адейр не понравится, что ты подошла ко мне.
– Да уж. Но жизнь – сплошной риск.
Усталость дает о себе знать. За последние три дня я спал от силы несколько часов. Я тру глаза и поворачиваюсь к Джесмин.
– Ты разговаривала с Адейр или с родителями Эли после того, что произошло? – Сказав это, я тут же понимаю, что не представляю себе, каково мнение самой Джесмин о случившемся. Недосып настолько притупил мои реакции, что я задаю вопросы, ответы на которые, возможно, не готов услышать.
Она открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент начинается служба. Мы склоняем головы, пастор из церкви Блейка читает молитвы, а затем произносит слова утешения из Евангелия. Все это больше напоминает мне роскошные похороны Марса в американской православной Церкви Нового Вефиля, чем скромное прощание с Эли в зале гражданской панихиды братьев Коннелли. Родители Эли атеисты, и это были первые похороны, на которых не упоминался Бог. Мне всего семнадцать, а мой похоронный опыт уже, возможно, не меньше, чем у людей в два раза старше меня.
Шестеро участников хора из Художественной академии Нэшвилла исполняют реквием а капелла. Они пели его и на похоронах Марса и Эли. Слезы струятся по лицу Джесмин, словно русла рек. Она скомкала бумажную салфетку и вытирает глаза и нос, глядя прямо перед собой. Я не понимаю, почему не плачу. Мне следовало бы расплакаться. Возможно, по той же причине снег не идет, когда слишком холодно.
Один из дядьев Блейка читает Первое послание к Фессалоникийцам 4:14–17 с сильным акцентом жителя Восточного Теннесси. Его большие ладони дрожат. И голос тоже дрожит. Мы верим, что Иисус умер и что Он воскрес, и поэтому верим, что вместе с Иисусом Бог приведет и тех, кто умер с верой в Него. Мы теперь говорим вам со слов Господа, что мы, которые будем еще в живых к тому времени, когда придет Господь, нисколько не опередим тех, кто к этому моменту уже умрет. Потому что Господь сам придет с небес (о чем возвестят громкий клич, голос архангела и труба Божья), и умершие с верой во Христа воскреснут первыми. Потом и мы, оставшиеся в живых, будем вместе с ними подняты на облаках, чтобы встретить Господа в воздухе, и уже всегда с той поры будем с ним[2].
На спинку скамьи передо мной опускается муха и принимается потирать задние лапки. Эта муха жива, а Блейка больше нет на свете. Мир вокруг переполняет пульсирующая, гудящая жизнь. И только в деревянном гробу посреди церкви ее нет. Там все совершенно неподвижно. А причиной этой неподвижности стало мое абсолютно банальное, рутинное действие, обычная смс-ка друзьям. Человеческий эквивалент мухи, потирающей задние лапки. Это то, что мы обычно делаем. И это никак не должно было убить трех моих лучших друзей.