Фрэнк надеется посетить оба магазина – «Блумбергз» в Нью-Йорке и «Блумбергз» в Лос-Анджелесе, – хотя бы только из профессионального любопытства. Он собирается проехаться от восточного побережья до западного, путешествуя поездами, машинами и автобусами, украдкой наблюдая за страной и ее народом. Затеряться в такой огромной стране не составит труда, да это не будет и чем-то необычным. Америка кишит потерянными душами, которые скитаются по ее пустоте, которые любят ее пустоту. Быть может, там-то, среди этого тайного племени безликих и безродных он обретет и дом, и друзей.
Как и для многих других, для него эта страна уже отслужила свое. Иссохла. Вылущилась. Как и многих других, его здесь не ждет ничего, кроме долгих лет работы, краткой жизни на пенсии и незаметной смерти. Эта страна оскудела духом. Эта страна утратила почти все, что имела раньше, и принялась яростно, хищно защищать то немногое, что у нее еще осталось. Эта страна, страшась будущего, упорно смотрит назад, в прошлое. Эта страна – уже не родина для своих жителей, а музей своей более славной поры.
Голос, в котором слышны усталость и скука, хотя это всего лишь запись, дважды объявляет название станции. Поезд замедляет ход и делает остановку, вагоны стукаются друг о друга, как караван мультяшных слоников, тыкающихся друг дружке в спину. В вагон входит тощая девица в рваных джинсах и объемистом анораке. Она идет по проходу и плюхается на сиденье рядом с какой-то солидной дамой. Хмыкнув и нарочито-шумно взмахнув бульварным журналом, дама дает понять девице, что вокруг полно других свободных мест, но девица, видимо, не робкого десятка. Она не двигается с места, вид у нее насупленный и лукавый.
Фрэнк, ощущая знакомое покалывание в затылке, наблюдает за ней.
И точно – едва поезд тронулся, как рука девицы скользнула через подлокотник сиденья к застежке на сумочке солидной дамы. С лица девушки не сходит маска равнодушия, вялый взгляд блуждает вдалеке. Она знает в своем деле толк, Фрэнк вынужден отдать ей должное. Хорошо выучилась профессии, – наверно, нелегко ей это далось, прошла через побои в ту пору, когда ее пальцы были не такими ловкими, а ноги – не такими проворными. Но он-то понимает, чем она занята. Продашь карточку «Дней» на черном рынке – и тебе на пару недель обеспечена сытная еда. (Продашь ее переодетому полицейскому – и тебе на пару лет обеспечена тюремная баланда.)
Выглядывая тайком из-за края газеты, он следит за тем, как происходит кража. Рука, воровато расстегивающая сумочку и шарящая внутри, как будто не принадлежит девице. Кажется, будто она орудует сама по себе, как самостоятельное верткое, паукообразное существо. Солидная дама и не замечает, что содержимое ее сумочки вслепую обыскивают опытные пальцы. Не отрываясь от журнальной статьи, она сосредоточенно грызет заусенец.
Фрэнк ждет, когда вынырнет рука девицы. Наконец-то! Быстро мелькнув над подлокотником, серебристо-серый кусочек пластика почти в то же мгновенье исчезает.
Фрэнк поднимается, кладет на свое сиденье газету, шагает через проход, хватается рукой за висячий ремень поручня и, склонившись над девицей, буравит ее взглядом своих серых глаз.
– Верните ее на место, – говорит он.
Девица безучастно смотрит на него, и в этом безучастии чувствуется вызов.
– Даю вам единственный шанс вернуть ее. В противном случае я дерну за шнур связи и вызову транспортную полицию, – и тогда вы уже полицейским будете объяснять, что делает в вашем кармане карточка «Дней» той женщины.
Тут солидная дама, нахмурившись, спрашивает:
– Вы что – о моей карточке говорите?
– Ну, так что? – обращается Фрэнк к девице, не спуская с нее глаз.
Та продолжает глазеть на него, потом медленно опускает голову и вздыхает. Запускает руку в карман и достает карточку.
– Подумаешь – какой-то паршивый «алюминий»!
Ограбленная женщина так и застывает с открытым ртом; правда, неясно, что тому причиной – то ли изумление при виде собственной карточки в руке девицы, то ли возмущение тем, что разглашен ее статус владелицы самого ничтожного счета в «Днях». Она выхватывает свою карточку и поспешно засовывает ее обратно в сумочку.