В ночь с субботы на воскресенье она, подавив врожденную порядочность, поступила так же, как, по ее разумению, должна была поступить та, другая. Встала потихоньку, отсоединила телефон Константина от зарядного устройства, уединилась с ним в туалете и там без помех исследовала его записную книжку на предмет незнакомых женских имен.
Женское имя, помимо ее собственного, значилось только одно: Ирина. Анна записала номер ее телефона (другой, не тот, который стал ей известен после анонимного телефонного звонка), и, удовлетворенная, вернулась в постель. Константин спал сном праведника. Кстати говоря, любовью он занимался с прежним, если не с большим, пылом, чем вызвал у нее какое-то гневное восхищение. Вот ведь сукин сын!
Внимание ее привлекли какие-то звуки, похоже, с балкона. Шуршание, поскрипывание… мягкое «бух», как будто большая кошка, прыгнув, приземлилась на лапы. И тишина. Только шепот ветра в листве, да изредка далекие крики какой-то одинокой ночной птицы.
Анна, не разделявшая опасений миссис Флетчер, привыкла спать с приоткрытой дверью, несмотря на осеннюю прохладу. Но тут ей стало не по себе. Встать, закрыть дверь? Ох, поздно… Дверь плавно скользнула по стальным направляющим, расширяя проем для убийцы, насильника и грабителя. Тяжелая портьера колыхнулась. На фоне стены обозначился темный силуэт.
Анна до подбородка натянула на себя одеяло и сжалась в комок. Кричать?.. Не кричать?..
О да, конечно, ты можешь закричать, можешь позвать на помощь, мол, я честная девушка и все такое. Закричать, а еще лучше выскочить в одной ночнушке в коридор. Вообрази, какой начнется цирк. Как станут перешептываться в гостиной у камина все эти многоуважаемые дамы и господа, не знающие, чем себя занять дождливыми вечерами. Вы слышали?.. М-м, да. Пикантная ситуация. Увы, в наше время… Кричи, кричи, дорогуша. Ведь ты знаешь, кто это такой. И знаешь, зачем он здесь. Кричи, если хочешь, чтобы он больше никогда не переступил порог твоей спальни.
Затаив дыхание, она следит за тем, как он подходит. Расстегивает рубашку. Скидывает ее движением плеч. Потом осторожно садится на край кровати и наклоняется к ее лицу. Каким-то образом ее руки оказываются у него на плечах. Гладкая кожа, твердые, прямо твердокаменные бугры мускулов. Ух ты! А в одежде кажется хрупким, как семнадцатилетний юноша. И этот аромат от Армани… Боже, что за аромат!
Не говоря ни слова, Дэймон отбрасывает одеяло и принимается ласкать ее со спокойной уверенностью законного супруга или заведомо желанного любовника. От его скользящих поцелуев Анна загорается изнутри, как будто вскипает разом вся ее кровь. Сердце частит, дыхание прерывается. Это безумие… ты ведешь себя как уличная девка… всего несколько часов тому назад Константин…
Сильные руки незнакомого мужчины (незнакомого, потому что автомобильные прогулки не в счет) с головокружительной страстью мнут ее груди, зубы безжалостно теребят соски. Ей хочется крикнуть «хватит!», но еще больше хочется, чтобы он продолжал. Пусть делает все, что ему заблагорассудится. Раз уж явился к ней вот так. Раз посмел проявить такую неслыханную дерзость.
– В добрый час заглянул я к тебе, – сказал Мидир.
– Воистину так, – ответил Мак Ок. – Оставайся же до конца года поглядеть на чудеса моей земли.
– Останусь я, только если получу от тебя богатые подарки.
– Чего же ты хочешь?
– Колесницу, плащ да самую пригожую девушку в Ирландии.
– Есть у меня для тебя и колесница, и плащ, – сказал Мак Ок. – Но нет девушки, что превзошла бы красотой всех жен Ирландии. Где такую найти?
– В Уладе, – ответил Мидир. – Ибо там живет прекрасная Этайн, дочь Айлиля, правителя северо-восточного королевства.
Да, вот сейчас. Сейчас я наконец узнаю, каков ты на самом деле. Но понимаешь ли ты, Раб Колеса, что если это случится, если ты решишься вот так опрометчиво отдаться и овладеть, это будет уже непоправимо. Я не смогу полюбить тебя, все еще любя того, прежнего. А если все-таки полюблю, то что мы будем делать с такой любовью?..
Выведенный из терпения ее колебаниями, Дэймон приостановился, сдернул со спинки стула длинный шелковый шарф и завязал ей глаза. Завязал глаза, как в кино! Анна обессиленно застонала, кусая губы. Что он еще отчудит, этот маньяк?
Все напрасно. Присущий ему сексуальный магнетизм делает сопротивление изначально бесполезным. С каким-то новым чувством, которое можно назвать сладострастием обреченного, Анна раскрывает объятия, смакует, как пьяница долгожданный глоток, ни с чем не сравнимый момент первого проникновения, а затем полностью подчиняется ритму его движений, чтобы переживать с ним вместе эти нескончаемые битвы и примирения, умерщвления и воскрешения, нисхождения и восхождения, которые включает в себя по-настоящему богатый любовный репертуар.