– Ладно.
– А вы вот лучше спросите, кого отрабатывали по этой, внутренней версии.
– И кого отрабатывали?
Йо смахнул со стола невидимые пылинки.
– Вас.
Андрей непонимающе улыбнулся.
– Ме-ня?
– Ну, а что ж… Ведь, судите сами, кто бы ни стоял за этим, а одного он добился. Во Дворец он пролез.
– С ума вы здесь, что ли, все посходили?
– Записывать сюда его высочество, согласитесь, было бы верным сумасшествием. Но, смею уверить, что и этот тест вы… – Йо не договорил, прерванный ударом курантов.
Андрей увидел, что держит в кулаке носовой платок.
– Ладно. Хватит на сегодня.
– Да уж… Вас бы в мой колумбарий.
– Куда?
Йо встал.
– Ну, в архив…
Росту в нем было не больше метра шестидесяти, и только теперь Андрей разглядел, что он горбат – замысловатая куртка с подкладными плечиками и капюшоном топорщилась на спине, будто под нее сунули теннисный мяч.
Доро´гой во Дворец он пробовал сосредоточиться на истории с автобусом – впереди, несмотря на ночь, был доклад Государыне, – но мысли шли вразброд. Он полез в бар за коньяком, вспомнил про доклад и пристукнул по колену. На подъезде к восточным воротам, как будто не понимая, где оказался, он привстал и прильнул к стеклу. Дорога была пуста. Полицейские маячки, медицинские тележки, белые халаты, кровь – все это сошло, словно волна, кошмар. Выдохнув, он отвалился на спинку, посидел немного, потом снова полез в бар, налил коньяку и, подразнив бокалом кого-то за потолком, выпил.
Глава III
Оранжерея
Проснулась она легко, сразу открыла глаза и увидала над собой акацию. Пахло мокрой землей. Она поднесла к лицу ладони и, словно вспомнив что-то, тотчас отняла их, бросила вдоль тела. Она лежала в беседке на полу. Все платье, руки и босые ноги ее были в грязи, схватившейся корками, а против нее, на скамье, как ни в чем не бывало курил Хирург.
– Ой, – сказала Диана.
– Доброе утро, – сказал он, глядя мимо нее.
Как будто защищаясь от удара, она скрестила руки на груди. Хирург выдохнул дым и щелчком отбросил окурок. Он был в прозрачной сетчатой майке, в застиранном трико с лампасами и пузырями на коленках.
– Что вы тут делаете? – спросила Диана с ужасом.
Хирург пожал плечами.
Вспомнив пылающие клочья, она сказала наобум:
– Это… у вас не пройдет.
Хирург кивнул с безразличным видом.
– Вы понимаете, что это глупо! – воскликнула Диана. – И как я вообще здесь… что это значит?
– Очень просто. – Он сдул с трико пепел. – Своим ходом… через лужу вон.
Диана оглянулась. По свинцовой глади лужи плыли радужные пятна и палые листья, посреди возвышалась побуревшая то ли от огня, то ли от ржавчины железяка. Размашистые, будто тащили корягу, борозды в земле вели от аллеи, пропадали в воде, выныривали с ближнего края, где виднелись ремешки втоптанной в грязь сандалии, и, рассыхаясь, сходили на нет у входа в беседку.
Диана зажмурилась, закатила глаза так, словно хотела увидеть собственный мозг.
– Ну, хватит, – сказал Хирург.
Она открыла глаза.
– Ну уж нет. Извините! И имейте в виду: я знаю, что вы не тот, за кого себя выдаете!
Хирург удивленно, как на собаку, заговорившую человеческим голосом, посмотрел на нее.
– А за кого я себя выдаю?
– Уходите, – спохватилась она.
Он махнул рукой и молча вышел из беседки. Диана поглядела по сторонам, как бы говоря кому-то про себя: довольно. Однако ничего не изменилось. Испачканная по уши в грязи, отчего напоминала сама себе статую, она сидела в детской беседке, а недалеко, за сетчатым забором, начиналась улица – слава богу, еще было рано, и прохожих пока не видать. Встав, она кое-как отряхнулась и, с отвращением чувствуя, как сухая грязь отстает от кожи, сыпется на ходу, пошла к дому. Босыми ногами она ступала по мокрой, усеянной каменной крошкой земле, как по углям. На аллее, вытерев ступни об асфальт, она взглянула на улицу и замерла. Развороченная калитка держалась на одной петле, а рядом, точно тень, темнела круглая, как бы давленая выбоина в тротуаре. Пара бабочек вилась над пробитым почтовым ящиком. Попятившись, Диана хотела зачем-то звать Хирурга, как вскрикнула от боли, сразу заставившей ее забыть и про калитку, и вообще про все, – осколок стекла воткнулся в подушку правой ступни. Ставя ногу на пятку, Диана доковыляла до крыльца и тут, встав на пороге вестибюля, уже забыла про боль: сияющие россыпи битого стекла на паркете рассекала чистая прогалина, будто от порога до внутренней двери проехались полотеркой…
Аптечка была в здравпункте, который, конечно, оказался заперт. Больной ногой Диана уже не ступала и на пятку, до того кровила рана. Опираясь на стену, она поскакала в душевые, где был свой аптечный шкаф. Душевые находились в цоколе, полукругом туда вела короткая лестница, на которой она перевела дух и сдернула с себя одежду. Шкаф тоже был заперт, но ключ, по счастью, лежал на своем месте, на крышке с краю. Взяв бинт с зеленкой, Диана ввалилась в кабинку. Осколок так и торчал в ране, весь в кровавых прожилках, сахаристый, как кость. Она пустила воду, подставила ногу под струю и попыталась представить, как будет вытаскивать эту мерзость. Ничего подобного ей еще не приходилось с собой делать, и чем дальше, тем больше она понимала, что не способна на это, да и как возможно такое, если ты не мясник, не хирург. Собираясь с духом, она проминала ногтем пробку пузырька с зеленкой и тут услыхала, как что-то стукнулось об пол. Она успела увидеть разлетающиеся в воде розовые облачка и сам осколок – мутный клык с приставшим кровяным сгустком. В следующую секунду поток подхватил и унес его в решетку. Диана подвернула ступню кверху, намереваясь посмотреть порез, после чего склянка полетела из ее рук, она почувствовала, как сердце останавливается, как бы всплывает к горлу. На подушке, у окровавленного еще мизинца, не было ни малейшей раны, даже шрамика, только капли воды стекали по коже, сочные, как в рекламе мыла.