Александр наскоро пролистал, отложил газету и вышел в парк. Было солнечно, верхушки деревьев качались на ветру. Запахи сырой земли и листьев как бы заглушал новый воздух – близкое, чуть слышное, громадное дыхание моря.
В госпитале царило оживление. Государыня была на процедуре у Ивана. В вестибюле дежурный санитар успокаивал и пытался кормить печеньем Ллойда, который выталкивал языком то, что совали ему в пасть, отворачивал печальные глаза к парадной лестнице, перебирал передними лапами, поскуливал и всем видом своим просил пустить его наверх. Санитар держал пса за ошейник и, продолжая совать ему печенье, ногой сгребал в горку то, что уже было набросано на полу. Ллойд заметил Александра и рванулся к нему с такой силой, что санитар, выпустив ошейник и потеряв равновесие, рухнул грудью на столик. Александр перехватил Ллойда за загривок и заставил его сесть. Ллойд приветственно – и вместе с тем тоскливо, потому что опоздал воспользоваться моментом, не шмыгнул на лестницу, – тявкнул.
Где-то наверху послышался гневный голос Государыни и бешеный вопль Ивана: «Отстань!» Ллойд вскочил на лапы. Дежурный – гвардеец в медицинском халате – оправился и неопределенно кивнул на початую пачку печенья на столе. Александр уже прошел с Ллойдом половину лестницы, как вспомнил, что не спросил главного – куда была помещена та девушка из автобуса, что с ней? – однако возвращаться не стал. У дверей палаты дежурили два охранника. Один взял под козырек, другой отпер дверь и что-то сказал внутрь. На пороге вполоборота показалась Государыня. Она подалась к нему боком и, как только Александр поцеловал ее, обернулась к пожилому человеку, стоявшему перед ней с какой-то бумагой в руке.
В дальнем углу палаты, под широким, в полстены, окном, стояла кровать, загороженная ширмой с изображением псовой охоты. Ширма означала, что Ивана мучают оздоровительной процедурой, а ожидавшая подле несущейся собачьей стаи медсестра с тележкой – что мучения эти только начинаются. За деревьями, в которых пытался скрыться раненый олень, слышалось плесканье воды и надрывное, злобное дыханье Ивана. Ллойд, заслышав хозяина, прикусил брыли, так что морда его сделалась плоской и жалобной, и заскулил в ответ. Александр не успел одернуть его. За ширмой раздались звуки борьбы, кто-то ахнул. Один из врачей выскочил наружу с зажатым в щепоти носом, врезался в тележку и чуть не опрокинул ее. Под пальцами у него появилась кровь. Вслед ему заскакал победный гогочущий смех Ивана. Медсестра, отскочив от тележки, как от огня, взяла с нее кусок марли и протянула врачу. Тот запрокинул голову, накрыл нос и пошел к умывальнику. Государыня что-то сказала своему собеседнику (от дверей можно было различить лишь кусок стушеванной фразы: «…а где он?..»), взглядом указала Александру выйти вон и решительно двинулась к ширме. Александр надавил псу кулаком в макушку, подтолкнул его коленом, и они снова оказались в коридоре. Дверь закрылась. Александр отпустил Ллойда и поглядел на часы. Ему предстояла поездка в город, на заседание столичного комитета по защите прав рожениц, еще третьего дня мать просила его об этой услуге, вручила листок с речью и чек, который он должен был передать комитету.