Иван их встретил уже полностью одетым – почуял настрой напарника и приготовился. В добротном сером костюме «с искрой» и сияющих новеньких ботинках он походил на преуспевающего врача или служащего. Образ этот он тщательно поддерживал, потому следил за модой и даже бывал на модных показах.
– Чаю хочешь, Акимыч? Или, может, кофию? – заботливо спросил Иван приказчика, но тот снова отмахнулся и забегал по комнате.
– Рассказывай, что стряслось, пока я переодеваюсь, – скомандовал Стас и пошел к себе собираться. Дверь оставил открытой и крикнул, открывая платяной шкаф: – Давай, не тяни!
– Да сам я не пойму, что говорить, Стас Григорьевич, – крикнул в ответ приказчик. – Вчера ночью Говоруна прямо на Москворецком мосту убили!
– Какого говоруна? – не понял сначала Стас, а вот Иван, внимательно следивший за политической жизнью столицы, изумленно присвистнул:
– Да неужто? Прямо на Большом Москворецком? Вот это дела!
– Вот-вот! Дела! – занервничал приказчик. – С девкой какой-то его на этот мост понесло. Вроде после ресторации решили прогуляться, тут его и…
– В «Лобном», что ль, сидели? Что в Старом магазине?
– Там, где ж ему еще сидеть-то! – подтвердил Акимыч.
– Да кто он такой, Говорун этот? – рявкнул из комнаты Стас. – И какого лешего купцу твоему от нас понадобилось, толком говори!
Вместо приказчика ответил Иван:
– Покойный – Говорун Борис Вениаминович. Фамилии соответствовал полностью, говоруном считался бесподобным. Ты его помнить должен, он сначала за строительство в ближних посадах да по городкам вроде Сергиева Посада отвечал. Пока пост занимал, громко говорил, что всех воров посадит. А потом темная история про него самого всплыла. Вроде бы он завизировал часть земель как потравленные «черными вдовами», а порубежники потом рейд туда устроили и выяснили, что земельку втихаря продали за бесценок. Продали восточным каким-то людям, которые устроили там натуральное рабовладение и через то имели на рынках дорогой нашей столицы такую прибыль, что впору от зависти удавиться. Говорун, конечно, отговорился, но история вышла некрасивая, и место пришлось освободить. С того времени затаил Борис Вениаминович злобу лютую на власти городские, стал непримиримым критиком и оппозиционером. Потом и вовсе пропал, всплыл несколько лет назад в польских землях, советовал там, как вести дела с дикими московитами. Судя по всему, советовал не слишком успешно, поскольку с панами мы замирились.
Стас пробурчал что-то невнятное.
С Речью Посполитой у Московии и правда дела одно время шли туго. Во время События норовистые вельможные паны показали себя крепкими вояками и очень толковыми организаторами. Правительство сумело не допустить паники, повезло и в том, что польские земли оказались в зоне устойчивой реальности – в Ясной Яви, как говорили ведуны. Придя в себя, они осмотрелись и для начала оттяпали себе кусок германских земель. Германцам в то время было совсем не до окраин – в Берлине и других крупных городах творилось такое, что только успевай поворачиваться.
Решив, что неплохо было бы провернуть такое же дело с восточным соседом, паны осторожно двинулись вперед, но тут Москва и Киев разом укоризненно покачали головами. Говорят, пара разведгрупп крылатых гусар бесследно пропала в лесах, после чего поляки вспомнили о славянском братстве и общих корнях.
Видать, после этого Говоруну в Варшаве стало совсем скучно, и он тихо вернулся на родину.
– Не так давно господин Говорун снова появился в Первопрестольной, – продолжал Иван, – на сей раз в качестве специального представителя Ярославской городской думы в Москве. Такая вот хитрая должность у нас имеется. Снова начал много говорить и грозить кулаком, но всерьез его уже никто не воспринимал. Кроме любви к громким словам был известен страстью к прекрасному полу. Впрочем, он холостяк, так что ничего предосудительного и противоестественного в том не вижу.
– Исчерпывающе. Но неясно, что от нас-то нужно купцу первой гильдии. – Стас вошел в комнату, поправляя мягкий серый свитер. В отличие от друга, костюмов и галстуков он терпеть не мог и принципиально не носил.
Акимыч лишь головой покачал.
– Нечего мне сказать, Стас Григорьич, не пытай. Только Петр Фаддеевич, как узнал об убийстве, тут же меня за вами послал. Остальное пусть сам скажет. Мне приказал пулей к вам нестись. По десять монет каждому, говорит, плачу, только чтоб приехали.
– По десять монет за визит, – хмыкнул Иван, – значит, серьезно твоего купца припекло. Ладно. Поехали.
Январские переулки были тихи и задумчивы. Плыло над ними яркое голубое небо нового года, стреляло белыми вспышками солнечных зайчиков, поскрипывал под полозьями сухой рассыпчатый снег, и так хорошо было в мире, что Стасу захотелось выпрыгнуть из саней и отправиться бродить куда глаза глядят. А после, нагулявшись до озноба, зайти в первый попавшийся кабак и потребовать графинчик прозрачной да сковороду яичницы с салом. И непременно чтоб сверху лучком посыпали.