Они с Фирой хотели скромно отметить это событие, по-домашнему. Фира предлагала фуршет, и помидоры просто нарезать, без масла и сметаны, «а если кто-то уронит себе помидор на брюки, — говорила Фира, — так пусть он уже будет без сметаны»…
Йося, Йося, теперь ты понял, чего стоила твоя глупая гордость. Ты думал, что познал все, и ничто не может тебя удивить. Скажи теперь, если бы не свадьба, узнал ли бы ты, что такое тарталетки по-мавритански, профитроли с уксусом и красным индонезийским перцем, перепела печеные с яйцами, бланманже с орехами и шоколадом, осетрина заливная южнорусская с хреном и буряком, семга по-копенгагенски и оливы с морковкою внутри… И много, Иосиф, очень много другого не знал ты, не пробовал в этой жизни и, скорее всего, не попробовал бы уже никогда.
И вот начался пир. Весело было глядеть, как наша благоприобретенная родня принялась работать челюстями. Продавцы бананов, коптильщики креветок, купцы, мудрецы, торгаши, негодяи, ловцы жемчуга из поселка Рыбачий Тюменской области, измирские заклинатели змей, циркачи, крючкотворы, бездельники, неприятельские лазутчики, отловщики собак, паломники, пилигримы, наемники, цыгане, беглецы, спасающиеся от голода и войны, странствовавшие тысячелетиями по Азии от Византии до Китая, — все эти новые русские хриплыми голосами переговаривались на неведомых нам наречиях. Видит Бог, этакой мешанины не видел свет с тех самых пор, как царство Иудейское было завоевано Навуходоносором Вторым, и он затеял свое грандиозное строительство, включая висячие сады, и большой храм Мардука, или Венеры, при котором была возведена башня Этеменанки, известная нам под названием Вавилонской башни.
Я выпила шампанского, и душа моя стала теплеть к моим новым родственникам по линии Тахтабая, я только не понимала, кто чей сын и кто на ком женат.
Хоня, Моня, Илья, Авраам, сын полка Тима Блюмкин, муж Хониной сестры Вова, Соломон, а также с младых ногтей не склонный мыслить оригинально Миша Пауков изумленно глядели на творящееся. Особенно был изумлен Изя-старший. Благодарны Богу, он все-таки почтил нас своим присутствием, а то у Изи почтальон, чтобы не разносить по дому почту, выкинул содержимое своей сумки в мусоропровод. Придя на работу, это обнаружил мусорщик — он открыл помойку — а там куча писем и открыток, в том числе наше приглашение на свадьбу.
И хотя прямо в приглашении Йося предупреждал, что свадьба — фиктивная, все наши — скопом — приволокли нам в подарок один старый добрый полосатый матрац. Чистый конский волос! Этот матрац еще слышал нежный шепот и воркование токующего основателя рода Пиперштейнов контрабандиста Бени. Именно на нем жил и умер дедушка Аркадий, на нем были зачаты Изя-старший с семьей, Илья, Авраам, Хоня, Моня, Иосиф, Хонина сестра, не говоря уже о более поздних наслоениях. На нем теперь предстоит мне болеть, спать, валяться, заниматься любовью, смотреть телевизор и умереть в кругу плачущих правнуков и внуков. Ведь конский волос вечен. В саркофагах скифских воинов находили скелеты лошадей и неподвластный тленью конский волос.
Один Соломон не выдержал и добавил от себя к матрацу два толстых тома «Карта дорог Южной Америки», а дядя Миша Пауков преподнес нам с Тахтабаем книгу «Способ сохранения молодых садов от зайцев».
Фира как села, давай сморкаться по-раблезиански. Все забеспокоились — не дует ли ей от окна.
— Нет, что вы, — ответила Фира. — Это у меня аллергия на иногородних.
В конце концов, Йося на очередной Фирин гвардейский чох заметил во всеуслышанье:
— Фира! Помимо твоих физических недостатков у тебя появилось много вредных привычек.
Карлики — корявые, горбатые, косолапые — так и покатились со смеху.
— Ой, ну вы идиоты! — восхищенно сказала Фира. У нее было отличное настроение.
А Йося — благодушно:
— Раскованно смеяться надо учиться. Я раньше не мог раскованно и громко смеяться. Улыбался — постоянно, по поводу и без повода. На войне, помню, отдали меня под трибунал. А я стою и улыбаюсь. Мне говорят: «Ты что улыбаешься?» А я улыбаюсь и все. И ничего не могу с собой сделать. Это был показательный трибунал. Вот сидят мои товарищи. Как мне не улыбаться?
— И вас не расстреляли? — спросил Афросиаб.
— Почему не расстреляли? Расстреляли…
Просто непостижимо, до чего любят и умеют веселиться пришельцы из иных краев. Рюмки заходили, ножи застучали, дым, как говорится, пошел коромыслом. Тахтабай плясал со старухой, я — с каким-то стариком. Все были очень рады за своего Тахтабая, особенно отец жениха. Радость и счастье переполняли его маленькое тело. Он вскочил на стул и закричал: