— Эта свадьба — самое выдающееся событие за всю историю нашего поколения! Сынок, неужели я дожил до этого часа? Жаль, что твоя бедная мама не видит твоего триумфа. Она с рождения прикована к постели. Но ничего, она приедет к вам и будет жить у вас, дорогие Йося и Фира! А мы будем нянчить внучат. Уж вы не затягивайте с этим! — весело засмеялся Афросиаб и хитро подмигнул нам с Тахтабаем.
— А Тахтамыш? — я спросила. — Когда он приедет?
— Какой Тахтамыш?
— Как это какой? — встрепенулся Иосиф. — Который везет нам индийские шелка, арабскую бирюзу и калмыцкие изумруды.
— Йося, — говорю я. — Причем здесь калмыцкие изумруды? Тахтамыш — мой любимый возлюбленный, брат Тахтабая, и старший сын Афросиаба.
— Нету у меня никакого старшего сына, — говорит Афросиаб, — у меня есть один сын, мой единственный Тахтабай, муж прекрасной Милочки…
— Горько! — закричали карлики.
Тахтабай поворачивается ко мне и протягивает руки, вид у нею взъерошен и дик.
— Если ты только мне и-и-изменишь, — произнес он вдруг неожиданно членораздельно, — я тебя искусаю и и-и-и-изгрызу!
— Позвольте, — поднимается из-за стола Иосиф, он уже порядком нагрузился, — всем известно, что этот брак фиктивный, а настоящий жених Тахтамыш.
— Фиктивный?! — Афросиаб наливается праведным гневом, как большой красный монгольфьер горячим воздухом. — Фиктивный?! — он бегает по столу, опрокидывая рюмки и закуски. — В Елоховском соборе? С Питиримом? Где вы еще видели такое венчание?
— Обман!!! — кричит Иосиф. — Эти уроды нас обманули!..
— Ай-яй-яй! — качает головой Афросиаб. — Зачем так говоришь? Они же любят друг друга. Вон как она глядит на него, как Лейла на Меджнуна.
— Ты нам Тахтабая береги, — поднимает бокал старый карлик-горбун, свидетель жениха, — это же такой человек — ему цены нет.
— И не забывай каждый вечер массировать ему ноги, — добавляет его жена, — а то у него ноги отнимаются.
— Ангелы вы мои! — говорит Фира, едва опомнившись, и вслед за Йосей тоже вылезает из-за стола. — Это как понимать? Мы думали, вы почтенные люди… Да вы вообще знаете, с кем имеете дело?.. У нас дед Аркадий — старейший работник МПС, заслуженный железнодорожник, его хоронила вся Москва. Наши племянники — почтенные люди. Вот Соломон — представитель крупного гешефта, «челнок» — он возит из Китая кожаные куртки, вот Тима Блюмкин, сын полка, артист, интеллигент, бывший человек искусства, Иосиф — стахановец, боец трудового фронта, во время войны он делал мины…
— Боже мой! — кричит Иосиф. — Кому она все это говорит??? Я задушу его собственными руками!!!
Иосиф бросается на Афросиаба, приподнимает его над землей, уже представляя себе, как он, ослепленный яростью, наносит удар копытами по голове, вгрызается ему в спину, и начинает бить его о землю, пока не разносит в клочья… Но Афросиаб завопил, словно иерихонская труба:
— Иосиф! Не тряси меня! А то я сейчас воздух испорчу!!!
Воспользовавшись Йосиным замешательством, он вырывается на свободу и ловкими нырками уходит от Йосиных захватов, не брезгуя в критические минуты прятаться от Иосифа под стол.
Хоня, Моня, Илья, Авраам, Миша Пауков, Изя-старший — все окаменели. Карлики же, как ни в чем не бывало, пили, ели и выступали единым фронтом: то и дело подставляли ножки несчастному Иосифу, потешаясь над ним и веселясь, как какие-нибудь простые венесуэльцы.
Послышался громкий стук. Это Фира упала в обморок. Йося, схватившись за сердце, опустился на стул рядом с телом Фиры.
— Обеты наши да не будут обетами, — бормочет он, — зароки зароками, клятвы — клятвами! Да будут все они отменены, прошены, уничтожены, полностью упразднены, необязывающи и недействительны.
— Ну-ну-ну, — примирительно говорит Афросиаб. — Вот вы, Иосиф Аркадьевич — иудей. Второе тысячелетие вам, евреям, твердят: с каждым обращайся ласково и почтительно, может, это мессия? А я вообще не люблю, когда кто-то выше, умнее и лучше меня, мне становится нехорошо. За молодых! — кричит он. — И за их родителей. Если бы не родители, не было бы этого прекрасного жениха и этой прекрасной невесты! Горько!
Снова Тахтабай тянет ко мне руки. Кажется, он хочет меня поцеловать. Это мой муж. Настоящий. Я всматриваюсь в его лицо. У него не хватает одного уха, половины хвоста и изрядного куска носа. Так вот кто будет последним утешением в моей горестной судьбе.
А Тахтамыш? Меня обманул? Все меня покидают. Все. Всегда. Те, кого я любила, рассеялись по свету и растворились в воздухе. Никто никогда уже не полюбит меня. Надо ли смириться? Надо ли ждать? Я не хочу больше жить на этой планете. Лучше утопиться. Или отравиться. Нет, я уйду в монастырь, остригусь наголо и отрекусь от земной славы и суеты в одном из новициатов Апостольской префектуры. Надежд у меня никаких. Ничего не надо просить у Всевышнего, что пошлет он мне, то пусть и будет. Вот сейчас задушу Тахтабая и уйду.