Он так и представился, когда мы познакомились: некто Кукин.
В ночь на это событие мне приснился сон — у нас маленький куренок, очень глупый. А Йося возьми и посоветуй:
— Надо отрубить ему голову. Тогда вырастет другая, лучше!
И вот куренок сидит в корзинке, живой-здоровый, но без головы.
ПРОШЛО ТРИ ГОДА.
Сидит так же без головы. Мы вызвали ветеринара. Приходит ветеринар. Я спрашиваю:
— Вот у нас куренок. Вырастет у него голова?
А тот отвечает:
— Нет, не вырастет. А если вырастет — то плохая, некрасивая.
Я — на Йосю:
— Что ты наделал?! Никогда не буду слушаться твоих дурацких советов.
Проснулась вся в слезах.
Слышу — изо всех сил кто-то барабанит в балконную дверь, так что стекла дребезжат. Это Фира закрыла Иосифа на балконе — он там лобзиком выпиливал полочку из фанеры в подарок своему старшему брату Изе на день рождения… Фира по телефону: «Ду-ду-ду, ду-ду-ду!» Йося стучит, а Фира не слышит. Я открыла ему, Йося выскочил, как ошпаренный. Фира сразу давай на него орать, это ее обычная манера: когда она провинится в чем-нибудь, то начинает обвинять Йосю во всех смертных грехах.
— Что ты стучишь? — кричит Фира. — Зачем? Нельзя подождать?
— Хорошо, Фира, — Йося сразу идет на попятную. — Я больше не буду стучать. Я буду стоять и плакать, забившись в уголок, и, может быть, к ночи кто-то обо мне вспомнит. А может быть, и нет…
— Как ты смеешь кричать на меня? — не унимается Фира.
— А что бы ты хотела? — в испуге спрашивает Иосиф.
— Чтобы ты сказал: ах, ты, моя бедная малышка!
Йося, слушай, я шла по улице, меня догнал человек. В чем он был? Не помню, кажется, в пальто. Да-да, на нем было пальто, причем довольно приличное, швейная фабрика «Сокол».
Шагает он рядом со мною и говорит:
— Блин горелый! Как интересно жизнь устроена — то темнеет, то светлеет.
— Да! — с жаром воскликнула я. — Это крайне интересно.
А он продолжал:
— В такие моменты обычно слышен голос сверчка. Хотя он стрекочет непрерывно — и днем и ночью. Надеюсь, вам известно, — спросил он, — что звуки, издаваемые насекомыми, являются любовным призывом? Я почему знаю, — добавил он, — на этой улице жил мой репетитор по биологии.
О, репетитор по биологии, мост между кузнечиком и человеком, трутень медоносной пчелы, бедро травянки, зимнее гнездо златогузки, благодаря тебе в тот вечер мы вступили в учтивый разговор.
Мне он понравился, некто Кукин! Понравилось его пальто болотного цвета, гордое имя фабрики, на которой оно сшито, — «Сокол», любовь к природе, презрение к миру, и при этом в руке он все время катал два чугунных шара.
— У меня, Милочка, рука сохнет, — жаловался Кукин. — Я жертва людской несправедливости и жестокости.
Два года назад Кукин испугал милиционера в каком-то учреждении — тот икал, а Кукин его напугал, и тот в него выстрелил.
— Лучше бы я дал ему попить, — до сих пор не может успокоиться Кукин.
Он пригласил меня домой. Они жили вдвоем с матерью-старушкой на пятом этаже блочной пятиэтажки, в окне у него шумели березы, на стенке висел календарь с изображением голой девушки.
— А это палка моя плевательная! — с гордостью сказал Кукин, вытаскивая из-за дивана обломок лыжной палки. — Мама теперь ее использует как трость. Я плевал из нее рябиной или бумажными патронами. Обклеил пластырем с одной стороны, чтобы губы не к железу, и плевал из окна вверх под сорок пять градусов — далеко-о попадал! Кто-нибудь сидит у подъезда на лавочке — видят — сверху — раз! — с одной стороны упало, раз! — с другой, не больно, ничего, а просто интересно. Особенно мне. Это очень хорошее дыхательное упражнение. Народ сначала озирается, потом начинает бдительно смотреть, потом принимаются вычислять обратную траекторию. Иногда даже замечали меня сквозь деревья.
— А! Вот! — кричали. — С пятого этажа!..
Тогда я прячусь. А они уходят. Кто ж может выдержать такую бдительность?
Мы с ним стояли, обнявшись, и целый мир, сам того не подозревая, лежал у наших с Кукиным ног: огни земли и безлюдные дороги, отшельники в лесной пуще, осенний туман, халдеи, египтяне, греки, сирийцы и эфиопы — весь наш московский сброд.
— Один парень был на год помладше меня, — говорил, покрывая лицо мое поцелуями, Кукин. — Он девятиэтажный дом рябиной переплевывал. Я же всего только до седьмого мог доплюнуть.
— А меня ты сразил, — отвечала я Кукину, — одним только взором!.. Нёбо твое — сладость, живот — слоновая кость, весь ты, Кукин, прекрасен, и нет в тебе изъяна.