— Господин изволил путешествовать по Южным землям?
— Нет, — понимая ее мысли, успокоил ее юноша, отворачиваясь, — но моя служанка — из вашего же племени; и удивительно похожа….
Йарни схватилась за его запястье.
— Господин из Элдар! — с придыханием просияла она, — моя сестра Молния! Сама судьба! Господин!
Остроглазый перевел взгляд на Летящего, и на куртизанку, как бы невзначай оставившую свою руку на его руке и понимающе усмехнулся.
Летящий покраснел и вырвал руку у красавицы.
— Отец назвал меня Грозой, — вздохнула картинно та, делая вид, что не заметила его движения, — он любил традиционные имена для дочерей.
Менее подходящего имени, на взгляд юноши, отыскать было трудно. Вертлявая, излишне украшенная, слащавая, она ничуть не казалась грозной или хотя бы опасной.
— А откуда знаешь, что Молния у меня служит? — полюбопытствовал, оттаивая, Летящий.
— Я так горжусь ею! — всплеснула Гроза руками, и опять, к неудовольствию Летящего, схватилась за его запястье. — Сиротам с Юга так трудно, господин, твоя благодать — родиться на Севере…
— Но я не с Севера, — возразил было юноша, но поток сладкозвучной речи лился, и его было не остановить:
— Все, что севернее Сабы, это уже там, — она махнула рукой, браслеты зазвенели, — мы гихонцы. Южнее нас никого, наверное. У вас холодно? А водятся попугаи? Люблю их, знаете попугаев? — она потрясла его безвольной рукой, набрала воздуха в легкие, и вновь защебетала.
Говорила она сущую ерунду, но Летящий и не слушал, о чем именно она вспоминает; он любовался ею.
Сопровождая свои слова пояснительными жестами, и играя всем телом, голосом, лицом, она представляла собой разительный контраст с остальными женщинами вокруг. Несмотря на их положение в обществе, продавать любовь открыто рисковали немногие; однако то, что они не выходили замуж, а лишь заводили постоянных или сменяющихся покровителей, не говорило в их пользу. Были среди них поэтессы, были знаменитые исследовательницы истории, и немало встречалось искусных рукодельниц.
Однако для Летящего очевидно было, что не за умение танцевать Гроза приглашена в шатер мастер-лорда. Нескладная, худощавая, шумная, она, тем не менее, была столь очаровательна, что сложно было не влюбиться в ее живые движения и пронзительный жизнерадостный голос.
Только теперь Летящий по-настоящему оценил свою служанку — ведь она, при тех же достоинствах, была еще и много краше старшей сестры.
— …И тогда, господин, вы непременно знали бы мастер-лорда. Он так щедр, так добр к нам, тем из нас, кто присоединился к его походу.
— Постой, постой, — оборвал ее юноша, — присоединился?
— Госпожа нанялась к нам в штурмовые войска лет семь назад, — вступил в разговор один из троих старших воинов напротив, показывая на Грозу учтивым жестом, — отважная женщина иной раз стоит пяти нерешительных мужчин.
— Воительница? — задыхаясь от немого удивления, вытаращился Летящий на женщину, и поругал себя за то, что не сдержал эмоций.
Гроза как будто смущенно улыбнулась, опуская фиалковые глаза. В следующее мгновение она снова смотрела на него — и глаза ее говорили, бесстыдно и откровенно.
«Точно Молния. Старше, развратнее и опытнее. Воительница! В армии Элдойра! Гихонка, язычница!».
— Я не училась, — Гроза повела плечами, поправляя спадающее совершенно прозрачное покрывало, — да и не сражалась, они врут, господин.
— Да врём, конечно, — улыбнулся, с редкой нежностью глядя, Сартол-младший, присаживаясь к Летящему, — здоров будь, друг.
— Сато! — Летящий, забыв о беседе с воительницей, обнял друга. Остроглазый также обменялся объятиями с прибывшим, и вдруг вечер, начинавшийся для Летящего скучновато, превратился в его лучший вечер.
Мастер-лорд Сартол и его сын были верными вассалами Элдар, и, казалось, вся их семья рождена исключительно для полуразбойничьего существования в скитаниях по всем землям Поднебесья. Летящий и молодой Сато, как звали его друзья, учились вместе в Школе Воинов, и были добрыми приятелями — как, впрочем, и большинство тех, кто, получив звание, в самом деле оправдывал его, нанимаясь в регулярные войска Элдойра.
Для всех эта жизнь была единственно возможной.
— Так ты знаешься, мерзавец, с такими сестрами, и не знакомишь нас, — Остроглазый немедленно переметнулся от своей бедной йарни к кругу воинов, — подлый негодяй. Сестра позволит?
Друзья насмешливо переглянулись. Страсть отбивать женское внимание в Остроглазом была непреодолима.
— Прошу вас, — подставила чару Гроза, мило улыбаясь ухаживающему за ней юноше, — не верьте ни слову.
— Она наша птица радости, — Сато, пользуясь положением соратника, уселся, потеснив Грозу бедром, — такой второй в войсках не может быть.
Летящий прикусил губу. «Возможно, гихонки в самом деле ведьмы — каждая такая… необыкновенная и особенная, и вообще… такая».
— Мы штурмовали почти с неделю одно укрепление, а потом наш мотылек отпер двери изнутри, — продолжал ухмыляться Сато, глядя на Грозу и незаметно для большинства проводя рукой по ее спине, — держа в каждой руке по две головы их воевод.
Молодые воины пооткрывали рты.
— Господин безбожно врёт, — Гроза изогнулась кокетливейшим образом и, воспользовавшись замешательством Летящего, немедленно пересела к нему прочь от наглых рук соратника, — их было трое, и это были не воеводы.
— Скромница, — неодобрительно вздохнул Сато и с кивком принял трубку у Летящего.
— Иногда пригождаюсь и в этом качестве, — нажала Гроза едва уловимо своим голоском, — а ты, господин Сато, не сказал, чем именно мне обязан. Пусть братья господина посмотрят на мое рукоделие.
Сато с готовностью закатал рубашку и повернулся спиной к собравшимся. Все, включая йарни, придвинулись, чтобы с недоверием посмотреть на огромный изогнутый рубец, почти дошедший до лопатки.
— Господь свят! И ты не истек кровью?
— Сестра, ты это зашила? Вот бы мне такую рукодельницу. Я, пожалуй, сделался бы смельчаком.
Сато, получив свою порцию всеобщего восхищения, отвлекся на йарни, оставленную Остроглазым. Вокруг танцевали розовые и красные тени, постепенно сливавшиеся вместе. В углу кто-то с шумом делал какие-то ставки. Летящий начинал понимать, что успел — позор — не просто напиться, а настолько напиться, что на язык просились песни. Такого прежде не случалось с ним. Вообще, за пьянство наказывали очень строго, что ничуть не сокращало количества горьких пьяниц среди военачальников.
Но, насколько он мог видеть, проповедник законов, Наставник Теон, тут же, совершенно одурманенный, лежал на плече одной из куртизанок, сжимая одной рукой кубок, а другой — ее грудь. И, несмотря на его состояние, руки, очевидно, не потеряли силы.
— А ты была ранена сама? — отвел поспешно взгляд юноша, обращаясь к Грозе.
Внезапно Летящий увидел, как лицо красавицы — сияющей, беззаботной — на мгновение скрылось под тенью воспоминаний, как под вуалью скорби. Улыбка превратилась в гримасу горя. Глаза запали, а вместо румянца проявилась желтизна, как от долгого недоедания.
«Тебе лучше всего, что со мной было, не знать, мальчик», невольно сказало это лицо.
Длилось это недолго, и впечатления не испортило. Зато теперь только Летящий смог по достоинству оценить ту, кого вначале принял за одну из йарни. Перед ним была воительница — не та, что получила звание в результате упражнений и учебы, а добившаяся его годами выживания в южных окупированных землях. Внутренне юноша даже побранил себя за ту надменность, с которой он вначале обратился к собеседнице. И особенно — за свой уже заплетающийся язык.