Полумрак наползал на Элдойр, превращая его в волшебную долину. Тут и там слышались звуки музыки, чей-то громкий смех, легкий шепот, редкий плач некстати проснувшихся детей, и все чаще — звон соприкасавшихся в заздравных тостах кубков. В город уже прибыли две тысячи воинов, и ночь Элдойра стала ярче.
Но было в городе место, где именно ночь была главным временем в сутках, круглогодично. И это, конечно, знаменитая Сиреневая улица, о которой Летящий был наслышан, и которую впервые видел своими глазами.
Пожалуй, Сиреневой ее называли зря. Он бы назвал Пёстроцветной. Только густые заросли сирени, скрывающие внутренние дворы богатых особняков, говорили о том, как умело избегали горожане напоминаний о том, что в их прекрасном оплоте нравственности Поднебесья существует улица удовольствий. Ветка сирени была символом чувственной любви, и, однажды завезенные с юга, «дома цветов» никогда не пустовали в Элдойре, пока в городе были воины.
Сиреневая улица Элдойра представляла собой самое блестящее место города после центральных улиц — Горской, Славной и Монетной. Правда, для того, чтобы полностью вкусить удовольствия ее, следовало быть приглашенным в дома цветов, а это стоило немалых усилий.
Летящий привык к весу своего имени — для него были открыты все двери города, волей или неволей. А на Сиреневой, помимо актрис, певиц, куртизанок, всегда было много и мастеров меча, знаменитых кузнецов, хореографов боевых техник — которые и составляли значительную часть высокого мира искусства Элдойра.
Летящий, как всякий высокородный асур, стремился к познаниям в искусстве. По крайней мере, этим он пытался оправдать то воодушевление, которое вызвала в нем улица.
«Да что же, ребенок ли я? Так делают все. Ах, какие украшения! Какие дивные контрасты архитектуры и убранства!». Дом цветов, обустроенный и украшенный, как небольшой асурийский дворец, распахнул перед гостями ворота. Во внешнем дворе было тихо, почти не горело фонарей, но роскошь палисадника была видна и так. Мшистые валуны, красиво подстриженные кусты — и непрозрачные окна, на которых тенями плясали профили гостей и принимающих красавиц.
— Брат, поспеши, — обратился Эйга к Летящему, распахивая дверь, — и выдохни, наконец: потому что ты в Элдойре. Ты — дома.
Мир замедлил вращение, вечер поменял вкус, и, шагая через высокий резной порог дома цветов, Летящий в слова брата поверил.
— Видишь, — почти шепотом жарко говорил Эйга в ухо младшему брату, — это знаменитый мастер меча, и вот Рино — не смотри, заметит. А вот ту видишь? Сахна зовут. Бросила меч, ушла в ойяр. Сегодня будет танцевать с саблями. Ты должен это видеть.
— А это кто? — одними глазами показал Летящий на двух девушек, одетых нарядно, но неброско. Особенно по сравнению с йарни.
— Вольные воительницы. Та, что слева, кажется, с Запада. Может, из Нэреина. А черненькая наша, из асуров Атрейны. Не помню ее имени, но помню, что после двенадцатой по счету улыбки можешь ждать от нее поцелуя.
— Любвеобильный характер? — кто-то подлез под руку, и Летящий увидел еще одного асура рядом.
— Нет, так редко улыбается! — и Эйга, довольный своей шутке, захохотал.
Оказалось, в домах цветов не принято долго оставаться в одной и той же компании. Как замечал Летящий, гости то и дело перемещались от столика к столику, и, пока не началось главное представление, развлекались беседами и новыми знакомствами.
— Познакомьтесь, братья, это Финист Элдар, — Эйганор, как старший, взял на себя представление Летящего, — присаживайся, это мои друзья…
— Добро пожаловать.
— Как добрался? Разместился?
Летящий никогда не терял чувство собственного достоинства. Но сейчас ему отчего-то было слегка неловко. Где-то в глубине души он ощущал превосходство окружавших его старших воинов, и боролся с ним.
Они уже имели до десяти лет звания, и следующим надеялись видеть почетное прозвище «мастер». У большинства в руках были дорогие, длинные трубки, инкрустированные матовыми камнями и ценными породами дерева. Все благоухали ладаном и чайным маслом, были хорошо причесаны, явно умели отдыхать, и быстро переключаться от отдыха к войне, и обратно.
— Сахна будет выступать, — кивнул один из представленных Летящему воинов, и вокруг начал стихать гул голосов и смеха. В центр освещенной площадки для танцев вышла девушка.
Даже если бы Летящий не знал, что она училась в Школе Воинов, он бы догадался. То, как она держала сабли, выдавало годы упорных тренировок, которые, несомненно, принесли результат. И одновременно Сахна была удивительно красива. Причесанная слегка небрежно, и нарочно одетая без идеальной завершенности, она отличалась от остальных ойяр. Когда же зазвучали тонкие голоса лютен, а после и глухой ритм барабанов, Сахна начала двигаться.
Пожалуй, ни до, ни после Летящий не мог сказать, что какой-либо танец его настолько поражал. Исчез дом цветов, восхищенные зрители, отдалились стены, провалился во тьме сам Элдойр. Взлетели непокорные ореховые волосы, блеснули мятежные глаза танцовщицы. Украшенные, сабли поднимались и опускались, скользили между пальцев девушки, дополняя ее изящные движения, приседания, поклоны. И в танце Сахны не было ни капли самолюбования. Чувствовалась лишь необузданная, неукротимая мощь оружия и мастерство владения им.
Когда Сахна, под победный завершающий рев барабанов, опустилась на пол, выставив обе сабли перед собой в прощальном жесте, Летящий обнаружил себя, сидящим с широко открытым ртом, уронившим на колени пиалу с чаем.
— Впечатляет, — хлопнул его по плечу Эйга, и мир вокруг начал вращаться в привычном направлении, о чем Летящий пожалел.
Сахна же удалилась к ожидавшим ее благородным воинам из Мелтагрота, которые сидели в другом конце зала. Оттуда доносился ее звонкий смех и замечания, свидетельствующие о редком уме.
— Потрясающе, — оценил Летящий зрелище, оглядываясь на собеседников, — после такого я не смогу смотреть ни на что больше.
— Брат, мастерство древности рождает искусство, — вставил поговорку один из них, выпуская дым колечком, — в древние времена предки украшали поля сражений, как для праздника, и умели умирать красиво.
Летящий воевал всего лишь год, но уже усомнился в том, что понятия «война» и «красота» могут как-то пересекаться.
— Ты поймешь, — засмеялся Эйга, — когда приходит осознание, что это — на всю жизнь, поневоле начнешь искать поэзию. По крайней мере, сидя здесь — для чего мы, собственно, и собираемся.
— Брат Финист Элдар, смотри, тебя приглашают те сестры. Почтишь их приветствием?
В другой ситуации Летящий никогда бы не стал подсаживаться и тем более знакомиться с девушками без сопровождения, но перед ним были воительницы, да и друзья их явно не чувствовали особого смущения. Двое играли в драконьи нарды, еще один дремал на коленях куртизанки, а девушки приветливо усадили Летящего между собой, и добрых полтора часа развлекали самыми приятными разговорами.
Когда Летящий обнаружил, что в ложе остался лишь он и старшая из девушек, свет уже был приглушен, народу в зале значительно поубавилось, и вместо песен звучала тихая ненавязчивая музыка.
— Сестра позволит? — потянулся он за чашей с финиками через колени воительницы.
— Если брат представится еще раз; я забыла его имя.
— Воин Элдар, — под нос себе пробубнил юноша. Асурийка хихикнула.