— Не так много в Поднебесье осталось мест, где в ответ на это имя не получишь нож в глаз, не так ли? — она рассмеялась, не открывая рта, выпустила дым из трубки на Летящего, — и как тебе благословенный белый город? крепкие стены, высокие башни? Стяги нашей победы?
Как хорошо, думал Летящий, не сводя глаз с ее лица, и все-таки краснея, что сказанное и услышанное на Сиреневой остается здесь навсегда.
— Я не многое рассмотрел. Приехал в Элдойр впервые лишь вчера, — спокойно нашел он нужный тон в ответ на ее насмешку, — я не из Атрейны.
— А откуда?
— Из восточного Черноземья.
Она помолчала, опустив взор.
— Я не знала, — тише и мягче пропела она, снова улыбаясь своей безучастной улыбкой, — что ж, это многое объясняет.
— Для меня любые стены высоки, а стяги прекрасны, так ты хочешь сказать? — перехватил инициативу острой беседы Летящий, и подвинулся чуть ближе, — говори. Я не против.
— Так странно, — она также сделала незаметное движение к нему, потеснив для этого кувшин с вином, — мы говорим на одном языке, мы похожи внешне. А ведь ты — оттуда. Оттуда! — она едва уловимо, одним движением бровей и глаз, обозначила взгляд на веселящихся в соседней «ладье» кочевников.
— Да. Черноземье.
— Там красиво?
— Очень, — Летящий сам не мог поверить, что говорит это, и, по мере произнесения слов, он ощущал неназванную, но вполне живую и болезненную тоску, — на востоке степи. Красивее всего на закате, и весной, когда все цветет. Вокруг стоит аромат огромных цветов в два раза выше меня, красных, малиновых, огненно-рыжих. Пасутся степные коровы, а туры дерутся за них, мыча и бодаясь. В конце апреля выводятся первые бабочки, с пестрыми крыльями, и по вечерам они умирают на зажженных фонарях…
«Набрался от Остроглазого его манер. Как пошло — привлекать девушку рассказами о красотах природы!». Но асурийка слушала с живым интересом.
— Огромное Черноземье, — уже увереннее вздохнул асур, закуривая, — кажется, дорога там никогда не кончается. Шатры, палатки, навесы среди ровной, как зеркало, степи. Летом бывает очень жарко, от солнца надо хорошо прятаться, и беречь глаза. Женщины носят на себе длинные покрывала до земли, под которыми прячут маленьких детей и все, что наши обычно носят в сумках. Мужчины, сражаясь, красят лица ярко-голубой и желтой краской. На верстовых столбах — черепа животных и тотемы племен.
— Враги есть?
«Конечно. Каждый шаг по этой земле твой враг. Особенно, когда твое имя стоит ножа в глаз».
— Несколько небольших племен, которые недовольны нами. Мы не начали конфликт. Мы просто ушли.
— Хотела бы я там побывать, — улыбнулась асурийка, поглядывая на Летящего, и вдруг его вернуло в реальность Элдойра. «Какая это по счету улыбка?». Он отставил блюдо со сладостями, придвинулся к ее лицу совсем близко, неприлично близко. Она не отстранилась.
— Если хочешь спросить о Черноземье, спроси меня, красавица.
— Когда в следующий раз увижу.
— И ты сюда ходишь часто? — спросил Летящий — их губы не разделяла и половина пальца. Асурийка улыбнулась — и улыбка начала медленно превращаться в поцелуй.
— Если хочешь меня где-нибудь встретить, здесь для этого самое подходящее место…
…Ага, вот он, Элдойр, говорил себе Финист Элдар, младший наследник своего дома, накинув на голые плечи шелковое покрывало, и ежась под неожиданно свежим летним ветерком. На террасе кадила чаша с дурманом и чайной смолой, и от этого молодого асура уже пошатывало, а предметы то и дело наплывали один на другой, и не собирались никак возвращаться в свои границы.
«Надо как-то ограничиваться в удовольствиях, — говорил внутри кто-то очень правильным голосом, — все-таки мы служим белому трону, должны бы представлять собой…».
Другой, не менее настойчивый голос, напоминал, что уже через несколько дней ему, возможно, предстоит спать на земле и есть сушеное мясо, запивая его кислым молоком. А может, его вообще убьют — страшнее чего Летящий представить мог только плен и пытки. Сейчас ему не только не хотелось умирать. Ему была омерзительна даже мысль о смерти, боли и всем, что несет война.
— Сестра, — позвал он свою подругу, и она вытянула ноги в его сторону.
— Что?
— Ты давно в звании?
— Семь лет. А ты?
— Год, — он не стал говорить о том, что этот год начался, но еще не закончился. Первый год его звания. Первый год его службы.Да и многое было впервые в этот бесконечный год.
— Привыкнешь, — тихо сказала девушка, подбираясь ближе, и приникая к его груди.
«Я хочу привыкнуть, — думал он, целуя асурийку в своих руках, удивляясь ее нежности — и количеству шрамов на ее теле, — хочу привыкнуть и к этому тоже…».
— Еще, — прикусывала она его губы, обнимая за шею, — люби меня еще!
Звуки лютен и мандолин слились с тонким плачем скрипок. Летящий и его незнакомка целовались, срывая друг с друга едва наброшенную одежду и разбрасывая вокруг.
За стеной пели о свободе воина, на улице звучали барабаны. Девичья рука, комкая шелковое покрывало, освобождала место на ложе. С него сыпались подушки и свитки, курильница, два кубка, какие-то мелочи — но любовникам было наплевать.
«Я хочу привыкнуть. К этим, ах, обжигающим смелым ласкам свободных и распущенных воительниц. К запаху дурмана и вина, к громкому смеху. Если б только не надо было убивать. Если бы для этого не надо было умирать». Воительница знала, точно знала, что такое жизнь. Так ласкать, так целовать его, жадно, искренне, страстно — как в последний раз — могла только…
«Война», назвал наутро он свою случайную ночную подругу — чьего имени так и не узнал.
========== Паломники ==========
Ревиара Смелого непросто было застать врасплох. Он спал чутко, никогда не поворачивался спиной к двери, если не имел зеркала, в которое посмотреть, ни разу не пробовал еды в гостях раньше хозяина. И даже во сне великий полководец не расставался с оружием под подушкой — или тем, что эту подушку заменяло.
Однако в этот день его бдительность все-таки притупилась. Проезжая мимо дороги на деревню Союза, Ревиар Смелый совершенно неожиданно встретился с небольшой дружиной оборотней. Уже предвкушая неприятное столкновение интересов и возможную потерю значительного количества золота, тем не менее, мужчина снял шлем и уверенно спрыгнул со своего рослого жеребца.
— Здравия почтенным волкам, доброго пути и хорошей добычи в охоте, — и Ревиар кивнул оборотням, — я Ревиар, полководец армий королевства Элдойр.
— Ты ль это? — добродушно заухмылялся один из оборотней, и тут же уверенно спрыгнул на землю, от чего под кованными подошвами его сапог взвилась пыль, — помнишь ли еще Брельга, сына Брельдара?
Ревиар от удивления даже ступил назад.
— Брельдара? А он сам, — голос полководца выдавал волнение, — сам он жив еще?
— Ну ты меня горазд хоронить раньше времени, — и вперед всей дружины выехал могучий оборотень, и снял шлем, — здравствуй же, остроухий; говорил я — свидимся!
…И конечно же, спустя пять часов ревиарцы, кто был не так сообразителен, уже на ногах не стояли, да и оборотни были пьяны. До деревни никто не доехал: ни волки, намеревавшиеся потребовать возвращения долгов за оружие и железо, ни ревиарцы, намеревавшиеся предложить деревенским жителям отречение от ереси в обмен на жизнь.
Брельг, сын Брельдара, некогда спас жизнь Ревиару, вовремя подметив отравленное вино, присланное полководцу в подарок. Несмотря на то, что никакой обязанности защищать здоровье и жизнь полководца у него не было, юноша честно признался, что его острый нюх чует измену. Предатели были найдены и казнены, а Ревиар и Брельдар обменялись дорогими подарками, свидетельствующими о взаимном уважении и дружбе двух семей. Теперь отказать воинам оборотней, ищущим себе нового покровителя, было никак нельзя, и отказаться от их вина — тоже.