***
…солнце едва перевалило за полдень, когда с нижних ворот Духты раздался окрик: «Посланник! Посланник!». Этого слова здесь ждали все.
Гельвин не смог, как многие другие, почти бегом направиться навстречу долгожданным новостям, рассудив, что особо значимых событий произойти не могло с визита последнего посланника. Большинство раненных ждали вовсе не сведений о победах и договорах.
Фиорен, также уцелевший в плену, и даже вышедший из него значительно более здоровым, чем его капитан, ждал новостей о родной деревне. Молодой воин Саим ломал пальцы, дрожа от нетерпения — его родина располагалась чуть восточнее Лунолесья. Разговоры и смешки утихли, теперь никто не притворялся равнодушным. Все вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть посланника.
— Господи, а ну как они прошли Суготу? — не выдержал Фиорен, глядя на Гельвина, — может такое быть?
— Все может, — откликнулся незнакомый асур сзади, — они взяли Катлию. Катлия в три раза больше Суготы.
— Нижняя или Верхняя?
— А их две? — спросил кто-то.
— Идиот! — разозлился житель Предгорья, — не знаешь, помалкивай!
— Братья, братья! Смотрите по сторонам, — попросил Хмель, сжимая зубы: кто-то наступил ему на ногу. Зазвучали негромкие извинения.
— Ну как, устоял? — улыбнулся Хмелю Фиорен, — ты — самый везучий во всех пяти войсках! Клянусь Богом, никто, кроме тебя, на ноги уже бы не поднялся.
Гельвин вымученно улыбнулся, пытаясь незаметно стереть брызнувшие от невыносимой боли слезы.
— Там у нижних ворот… — начал было он, но ответ на его вопрос прозвучал вместе с воем горской трембиты:
— Посланница старшего полководца Элдойра, воительница Мила из Кельхи!
Гельвин подавился воздухом, замолчал. Фиорен улыбнулся, и поддержал друга под руку. Возможно, он что-то говорил, но Хмель уже не слышал никого и ничего. На караковой нарядной кобылке по извилистым улочкам заставы к нему поднималась Мила.
Теперь их молчание уже никого не могло бы обмануть. Воины тихо переговаривалсь, хихикали, переглядывались, улыбаясь, девушки, кивали друг другу с многозначительными жестами.
Посланница должна была сообщить всем, что подмога идет, что западные союзники, наконец, изволили вспомнить о своем долге вассалов. Много должна была сказать и сделать Мила, как дочь полководца, но, стоило ее ногам коснуться земли — и она, забыв обо всем, метнулась навстречу Гельвину, и прильнула к его губам поцелуем.
И никакая сила в мире не могла остановить поцелуи, которые не имели ничего общего с любовью или лаской, с признанием или обещанием; это было необходимо, как воздух, вода, еда, это были знаки жизни, которая почти покинула обоих.
Мгновения, растянувшиеся в вечность; ее веселое лицо под его ладонями, искусанные вспухшие губы, пронзительно-изумрудные глаза; знакомый пьянящий запах волос…
— На нас смотрят, — выдохнул Гельвин в поцелуй. Мила лишь покачала головой, прижимаясь горевшей щекой к его груди:
— Отвернутся…
— Ну что, надежда, значит, есть? — нетерпеливо крикнул кто-то из раненных ревиарцев, — помирать рано собрались?
— Скажи нам, посланница!
— Что в Элдойре? Отпусти его, он все равно хромой и далеко не убежит; скажи же!
Покраснев, но не отпуская руки Наставника, Мила оглядела сияющими глазами собрание. Ее поразило, что даже многие тяжелораненые кое-как выбрались послушать вести из Элдойра.
— Мы ждем подкрепления в ближайшие дни с Запада, — поспешно начала она, — полководцы шлют сердечный привет и низкие поклоны тем, кто проливал кровь и терпел раны и плен, защищая королевство Элдойр. Тех, кто может разнести эти новости, прошу…
— Я же говорил! Мелтагрот не мог остаться в стороне!
— Боже, дай долгие годы принесшей новости…
— Вито! Вито! Слышал?
На разных языках, с разными акцентами и непременно с нетерпением звучали восторженные слова.
— Сестра, скажи, пятая сотня Сальбов — ты слышала о них? Что с ними? Они вернулись в город?
— Сестра, ты знаешь мастера Тиакани из Циэльта? У него служит мой брат…
— Замолчите, пропустите! — хромая и держась за бок, к Миле подобрался невысокий северянин, — эй, девушка! Ты не знаешь, они взяли Белополье?
— Да сгорела твоя деревня, серый.
— Отвали! Ты слышала? — надрывался оборотень, заглядывая просяще в глаза кельхитки.
Не один час ушел у Милы, чтобы ответить на все вопросы воинов. Она не видела Хмеля, она чувствовала его рукой, плечом, всем телом — и только тем, что он действительно едва выжил, могла объяснить, что Наставник держал ее за руку при всех и не отпускал ни на минуту.
«Как жених. Как спутник жизни».
— Ты можешь держаться в седле? — спросила она его, дождавшись, когда новости закончатся, а народу вокруг станет меньше.
— Могу. Если не быстро, я и бегать могу, — улыбнулся Гельвин, любуясь ею — и как возлюбленной, и как ученицей.
Только потеряв из виду ее на полтора месяца, он смог оценить по-настоящему, какая она, Мила, дочь Ревиара. Стойкая, уверенная. И, самое главное — в ней видел Хмель то же удивительное качество, которое так любил в своем лучшем друге. Мила была лишена сомнений. Победа или рай — для нее это было самое ближайшее, самое определенное будущее, и это сквозило в ее речах, в том, как она спокойно перечисляет потерянные деревни и села, и как уверенны и нежны ее руки, когда она вот так быстро…
— Мила, тебе не стоит… — он остановил ее руки, но она лишь покачала головой, продолжая разматывать бинт, — это неприлично.
— Ты такой один во всех войсках, Учитель Гельвин, — от этого обращения он вздрогнул; оно прозвучало необыкновенно ласково, — ты. Такой. Один.
Глаза ее договорили: «И потому я полюбила тебя». Минуту или две они молча улыбались друг другу, не рискуя тратить слова, которых вдруг оказалось до обидного мало. Ее руки сновали вокруг его пояса, снова и снова обводя нежной заботой его раны. И прикосновения из невинно-осторожных становились все более опасными и продолжительными. Случайно ли?
— Кость не задело, — сказал он, наконец, опуская взгляд, — горячка прошла, все затянулось. Буду немного хромать полтора-два месяца. Завтра уже могу встать в строй — если, конечно, найдется лошадь.
— Конечно.
Впервые тишина была неловкой за все годы их знакомства. Возможно, потому, что оба знали, каково должно быть продолжение: предсказуемый поворот в любых отношениях, которые начинаются в военном сословии. Никто не осудил бы их — разве что, быть может, кроме совсем уж закоренелого ханжи — если бы Наставник и его бывшая ученица, ныне свободная сестра-воин, уединились на каком-нибудь сеновале Духты, и до утра проводили время в неловком, болезненном, бесполезном разврате. Как это часто бывало в войсках Элдойра. Некоторые еще и похвалились бы перед товарищами.
Но только не Гельвин. Он честно пытался оставаться собой — законником, военным судьей, учителем, в конце концов — пока Мила не оказалась близко, на расстоянии одного поцелуя.
И все время она теперь смотрела ему в глаза, а он не был в состоянии отвернуться. Слишком долго отворачивался и отказывался от нее и своего чувства. Это притяжение было слишком сильно, чтоб с ним бороться.