«А ведь я уже, кажется, совершенно выздоровел», — шальные мысли метались, руки тянулись к ее телу. Она была горячей, нежной и очень податливой. На вкус ее губы немного горчили, а воинская курта пахла конским потом и кислым вином.
«Может быть, это последний шанс быть вместе… и последний шанс — остановиться». Как остановиться — когда Мила с хриплым «ах» шепчет ему в губы на ильти такие слова! Разве хоть что-то стоит больше, чем прикосновение к смуглой коже, когда его пальцы заскользили под ее одеждой властно и смело. Чем спешащие ее руки, вцепившиеся в ворот его рубахи. Чем рассыпавшиеся по плечам в свете огня золотом отливающие волосы, смущение, с которым она позволяла к себе прикасаться так, как Хмель это делал. Гельвин и сам не заметил, когда распустил тугой пояс, а поцелуев стало больше — лицо, руки, шея, грудь…
…и, должно быть, Бог действительно любил Гельвина и щадил его добродетель, потому что, стоило мужчине податься вперед, в левом боку что-то хрустнуло — вероятно, одно из сломанных ребер — и он охнул, едва не прикусив губу девушке. Она подхватила его прежде, чем он завалился на землю.
— Ты говорил, только нога! Господи! Это-то как?
— Если б знать, — он хватал губами воздух, перед взором все плыло, — не возражаешь…
Можно было попробовать вернуться в дом и потеснить кого-то из тяжелораненых товарищей, но снова оказаться в помещении, пропитанном болью, смертью и запахом десятков немытых тел Хмель не желал. Чуть поодаль, завернувшись в рогожу, уже кто-то спал — вероятно, также из не выдержавших вони «госпиталя».
— Я сама, — и Мила принялась хлопотать вокруг костра, за пять минут соорудив нечто вроде маленького становища. Сама сняла с его ног сапоги, поставила ближе к огню, и Хмель понадеялся, что до утра их никто не стянет. Душу жгла немая досада на внезапно напомнившую о себе рану.
— Рядом с тобой я забыл про все, что было, — вслух произнеся это, он насладился видом краски на загорелом лице девушки.
— И о том, что тяжело ранен?
— Но не настолько же тяжело! — усмехнулся он, осторожно ощупывая бок и надеясь, что никакое ребро не войдет ненароком в легкое, — правда, Мила…
— Не настолько — что?
«Чтобы не любить тебя, не отвлекаясь на сон, еду и весь земной мир». Гельвин отвел взгляд, сказавший больше, чем он сам того желал.
— Не испытывай меня, Мила, — тихо попросил он, не поднимая головы, — иди.
— Я ехала к тебе, и ты же меня гонишь. Но я все-таки останусь…
«Дикая кельхитка. Которая знает, чего хочет, не сомневается, не останавливается, не отступает».
— Отец не давал тебе разрешения оставить Элдойр? — спросил Хмель, глядя на то, как Мила аккуратно укладывает ножны — разве что не приласкала рукой, как мать ребенка. Девушка неопределенно пожала плечами.
— Я бы не согласилась в любом случае. Пришлось уговорить… просил привезти выживших назад. Но, может… ты остался бы в Духте? — она обеспокоенно взглянула на него, — все-таки раны…
— Это я хотел просить тебя остаться здесь, — нажал он, осторожно перемещаясь на спальное место, — а сам вернулся бы в белый город.
Они посмотрели друг на друга и тихо посмеялись. Больше говорить было не нужно; все было понятно и без слов.
— А я все равно верю в победу, — упрямо высказалась Мила, когда Хмель, сжав зубы, выпростал раненную ногу и устроился под ее теплым одеялом, — иначе зачем мы все так мучились?
— А после победы? — спросил Гельвин, — чего ты ждешь после?
Мила дернула головой, отмахиваясь от вопроса.
— Но если не ждать, зачем она нужна? — продолжил он, освобождая ей место под одеялом.
— А чего ждешь ты? — все-таки спросила она и несмело придвинулась к нему.
Как можно было думать о сне, войнах, времени, о чем угодно — когда она, горячая и живая, была рядом?
— Только тебя, — прошептал Хмель тихо, с неудовольствием провожая взглядом появившихся у костра гостей, пришедших за водой, — зачем мне еще что-то?
Может, она могла бы найти, что возразить. Но стоило ей оказаться в относительном тепле, окруженной кольцом его рук — и мир вокруг завертелся и померк…
«Давай представим, что все пошло чуточку иначе, — мечтал Хмель, глядя на нее, заснувшую на его плече за считанные мгновения, — давай помечтаю за нас обоих, Мила, дочь Ревиара из Кельхи. Давай помечтаем, что никакой войны нет, и мы с тобой — в степях Черноземья, где ни один злой дух нас не найдет. И не ехать нам завтра через десятки верст с гор и не бояться стрел в спины. Давай поверим, что завтра не будет войны, и послезавтра не станет осады, а Элдойра никогда не существовало. А все, что у нас есть, это очаг, звездное небо над нами и любовь».
В боку перестало, наконец, колоть, и Гельвин забылся сном.
========== Убийцы ==========
Рука Оракула дрожала. Такого Ревиар Смелый давно не замечал. Вместе с рукой дрожал и развернутый свиток. Но голос провидца был тверд, отрывисто он зачитывал каждое слово, и ничто, кроме рук да горящих холодной ненавистью глаз не выдавало гнева владыки Элдар.
— Владыка Мирем предлагает от имени Союза сдачу города на условиях немедленной капитуляции и сообщает, что милосердно согласен оставить жизнь простонародью. Владыка предлагает жизнь также младшим дворянам в обмен на полный отказ от званий и регалий, и пятилетнюю работу на благо…
Все-таки голос его сорвался, он постарался медленно дышать, отвернувшись от письма.
— Бросьте, дядя, — устало произнес Гвенедор, садясь назад на подушки, — мы поняли. Мы не согласимся.
— Он уже «владыка Мирем», — горько заметил Ниротиль, — а я помню его сопливым мальчишкой.
— Они поступают справедливо.
Голос Ревиара никогда не оставался незамеченным. Присутствующие мастера войны и воеводы оглянулись на полководца.
— Они предлагают обойтись без кровопролития, — пожал плечами Ревиар, отвечая на молчаливый вопрос, — и всем ясно, что они и не ждут нашего согласия с унизительными условиями. Давайте не терять голову от гнева. Найдем им достойный ответ.
— Головы отрезать посланцам? — все тем же утомленным голосом поинтересовался Гвенедор, — нет. А что ты предлагаешь, Ревиар?
— Штурмовать Сальбунию.
Воеводы в голос хором застонали.
— Сейчас? Самоубийственно! Помилуй Господь! — раздавались слова. Ревиар поднял обе руки. Он заметил, как шевельнулась вуаль присутствующей леди Латалены.
«Поверить ей сейчас и рискнуть. Как тогда, и тогда, и еще в тот раз. Довериться ее интуиции. Но не все верят…».
— Они ждут, что мы запремся в городе из-за их войск на севере Кунда Лаад. С юго-востока они не оставили никаких войск, и все ушли для группировки. Две осады Сальбуния уже отбила. Они не ждут третьей. Доказательством тому, что наши разведчики узнали, что в город для безопасности тайно выехала Спящая Лань. Она не воительница, ее братья молоды, войска хуже подготовлены. Лучшие свои отряды они перебросили, а те, что остались… вот чьи головы стоит резать!
— Прошу Бога об этом, — поднял молитвенно руки Оракул, — пусть боевой дух будет высок.
Ревиар Смелый, однако, был им преисполнен и без молитв провидца. Даже поникшие воеводы с юга воодушевились, глядя на него.
— Ты, должно быть, в сговоре с духами степей, или вроде того, — протянул Гвенедор, — стоит тебе покинуть город, его тут же осадят.