— Как у вас, Лика, на кухне уютно. Смотрю, мята принялась, вот что значит рука лёгкая, — походя польстила бабушка и извлекла из «саквояжа» жестяную банку чая. — Ваш любимый, знаю — чарный.
— Ах! — воскликнула мама и даже прижала к груди рук — Ну, зачем вы так… Да еще и в железной банке!
— Пустяки, право, — тонко заметила бабушка и поглядела на маму эдак «в три четверти». — В удовольствие вам. На здоровие.
Чайник на плите свистнул. Я завладел банкой и стал заваривать чай. Люблю церемонии. Из заварника пахло свежестью; немного грейпфрутом и хорошим чайным листом. Бабушка с мамой мазали ломтики хлеба селедочным маслом и щебетали о погоде. Бася вертелась под столом и страстно желала быть растоптанной.
— Вот я положу вам ещё, после дороги надо хорошенько поесть, — разошлась мама, выловив из банки несколько огурчиков и подложив их бабушке.
Я пользуясь случаем ухватил чеснок из той же банки, мы чинно похрустели соленьями, я задумчиво ковырял картошку.
— Въезжала, нетыпово[4], через реку. Панорама ферерычна[5], — сказала бабушка. — Любовалась. Сила, сплошная сила. И мосты — все великолепные.
— Всегда любила реку, — отозвалась мама, глянув на бабушку коротко и метко. — Я знак воды. Чай чудесный! Вы меня порадовали.
— Я тоже вода, — отозвался я. — Когда еду над рекой, каждый раз думаю, что поезд туда свалится. Кстати, чай заварил я, потому-то он и вкусный. Я вообще в первый раз вижу чай с таким названием… А банка почему жёлтая? Он что, для печени?
— Оптимиста, — заметила бабушка и достала портсигар. Мама воззрилась на него досадливо и отобрала у меня огурцы. — Лика, не волнуйтесь, прошу, — доброжелательно сказала бабушка. — При детях не курю, да.
— Пообещайте мне, — ехидно заметила мама.
— Слово гонó́ру, — усмехнулась бабушка. — Но надо ли то скрепить кровью?
— Страх какой, — отозвалась мама, — Елена Романовна, дорогая, верю вам бескровно. Ну, отдыхайте. Александр, — обратилась она ко мне, — а для тебя задание.
— Норма по сну? — застенчиво спросил я. — Всегда пожалуйста, сколько угодно.
— Не совсем так, — сказала она не без иронии. — Сбегаешь в магазин и на рынок, по списку. И посуду вымой перед тем. Только потом приляжешь. Посмотри, как там пыль, кстати…
— У меня каникулы, — взвился я, и мама посмотрела на меня взыскующе. — Ну, вот-вот начнутся, — пошёл на попятную я. — Мне будет не до «сбегать»…
И, вылезая из-за стола, всё-таки наступил на кошку.
Под оскорблённое фырканье чёрной твари мама выдала мне ряд указаний. И список. Я досадливо покивал головой. Бабушка у меня за спиной со вкусом пила чай. Ещё и хлеб вареньем намазала. Жёлтые листья носились за окном. Осень спускалась. Был октябрь, шестое, вторник, прохладный и туманный.
— Всем счастливо! — сказала нам мама из коридора. — Елена Романовна, к вечеру вы мне нужны отдохнувшая. Александр, убери безобразие со стены.
И она ушла.
— Пыль — это некстати! — запоздало крикнул я вслед. Дверь за мамой закрылась, щёлкнул замок.
Бабушка посмотрела на меня в упор, глаза у неё были зелёные и нестарые.
— Много думала, — произнесла она, произнеся букву «л» как «в», и с наслаждением ухватила чёрную сигаретку. Пыхнула спичка, по кухне поплыл дымок с запахом вишни.
— Это полезно, — брякнул я и попытался улизнуть из-за стола. Бабушка положила ноги на стул, стоящий рядом, и полностью отрезала меня от двери.
— А вот это неприлично, — делано небрежно заявил я и попытался попросить стул пойти. Такое неплохо удаётся и мне. Хотя мамина скамеечка для ног гонялась как-то за Басей целый день. Даже попыталась влезть на штору.
— Ничего неприличнего, абсолютно, — заявила бабушка и выпустила из ноздрей клубы дыма. — Размышляла тутай, мала час; таемница[6] страшна близкие люди — просто неведомая жизнь. Согласен?
И она подкрепила слова дымом. Снова.
— Наверное, я выйду на балкон, тут накурено очень, — отозвался я.
— Тераз, — сказала бабушка и нахмурила брови. — Буду сердита. Не испытывай терпенья! То всё так, слова, за ними подводное течение, очевиште …
— Где-то тут собираются рыть метро, — сказал я. Стул не желал двигаться, Бася опасливо прижала уши…
— Метро я знаю, — сухо сказала бабушка. — Там несложне. Пьять копеек и вперёд, скрозь землю. Для чéго ты хочешь, жебы стул бежал? Тогда упаду.
— Вот вечно вы так, — сдался я. Бабушка раздавила окурок в блюдечке.