— Та я чем только не тёрла, — устало ответила Зина и поправила рыжую кудельку надо лбом. — Ты чего-то такое знаешь, а? Скажи…
— Салом, — сказал я, — шкуркой от сала. И выкинете.
— Выкину?
— Бородавку, — ответил я. — А шкурку на улицу.
И я вышел из «Пирожков».
— И де взя́лись те следы, столько? — высказалась в спину мне Вальпална. — Грязищща какая. Страх! Ну, прямо как негры ходили. Ты глянь, Зин, везде натоптали. И главное, бо́сый след. А был сам только хлопчик. Или не сам?
Я редко бываю совсем один. Тихие спутники всегда неподалёку. Например, в подъезде нашего дома всегда встречаю повешенного мальчика. Он всё никак не преодолеет пролёт между первым и вторым этажом и абсолютно безвреден. Жаль только, не хочет меня послушать. Я бы помог ему подняться.
В большинстве случаев это просто молчаливые… э-э-э, тени с тоскливыми лицами. Они.
Я вошёл в арку, эхо разнесло мои шаги по своду, только ли мои? Эхо?
Сзади развернулось сражение, кто-то шипел и ругался, не в силах ступить и шагу.
Во вратах не рассуждайте. Любые ворота не терпят лишних слов. Ворота обожают шаги, поклоны и приветствия. Гемин, привратник, отдаёт предпочтение вину и пирогам с мёдом и строг к праздношатающимся.
Передо мной была серая каменная улица-коридор, начинающаяся и заканчивающаяся арками, на удивление пустая, несмотря на аптеку, «Детский мир» и книжный, теснящиеся в ней. Пассаж.
«Куда люди-то делись? — удивился я. — А голуби где?»
И по размышлении съел пирожок.
Дикий виноград, оплетший арку-выход вдалеке, разыгрался всеми красками напоследок, красные листки его уносились один за другим в тусклое небо. Серые барельефы — мальчики с гирляндами на фронтонах и опалённые пятидесятилетней давности пожарами маскароны глядели на меня устало и насмешливо.
«Цемент, песок, — беззлобно подумал я, — усталые, пустые — ничего и не узнаешь у таких. Что они вообще помнят? Всего-то семьдесят лет…» — и я споткнулся на правую ногу, к встрече.
— Выход там, где и вход, — сказала сова, серая на серой стене. — Мне мяса!
Её товарка с противоположной стороны каменного коридора взъерошилась, ровно насколько позволяла цементная «шуба».
— Вечно она всё путает, — просипела правая сова. — Вход там, где и выход, мяса мне!
Я огляделся. Пассаж был пустынен, впереди на Корсе сновали пешеходы, за спиной по Зане шуршали машины, соскальзывая с брусчатого спуска.
— Вам не кажется, что это невежливо? — спросил я сов и разломил пирожок с мясом, каменные болваны с еле слышным шорохом развернули ко мне морды, подозрительно похожие на кошачьи.
— Мы голодны! — прошипели совы. — Здешние крысы говорят не по-нашему… Мяса мне…
— Вы всегда беседуете с едой? — осведомился я. — Или только перед ужином?
— Мы голодны, — прошептали птицы. — Дева далеко.
— Одо́лжитесь у Трисмегиста, — заметил я, и Гермес, равнодушно взирающий в окна чьей-то кухни со своего фасада, едва заметно усмехнулся.
— Есссть, — попросили совы хором и очень даже жалостно. — Мне мяса!
Прошуршала ещё минута их цементной жизни, и птицы прошептали стереофонически:
— Дошла до нас весссть. Знание.
Я вздохнул: «Что-то очень часто слышу эти фразы, — я достал последний пирожок, — ведь здесь же ходит толпа народу. Ну почему я?»
Я разломил хлебобулочное изделие пополам — совы встрепенулись, со стен посыпалась пыль. Я плюнул слюной с кровью — пришлось содрать кусочек кожицы с губы (как неэстетично), — по очереди на каждую половину пирожка.
— Пусть птицы Пронойи насытятся, — сказал я и подбросил куски вверх. Вопреки всей коварной физике и мерзким людям, написавшим её, кусочки растаяли в сыром октябрьском воздухе.
— У леса уши, у поля глаза, — сказал я. — Правом третьего из трёх — откройте известное вам.
— Мудрость не терпит шума, — заявила правая сова, трепыхая крыльями. — Хорошо обдумай содеянное ночью, — сказала сова-визави.
Воцарилась тишина.
— Ну, с вами ясно, — подытожил я. — Очень содержательно! На всё пойдёте, только бы кусок изо рта выдрать. Не смешно. Хищники. Сычи несчастные.
— Опасссно не видеть знаков, — вдруг хором сказали совы, изрыгая пыль. Воздух в улице-коридоре сделался вязким и дымным. — Опасссно призывать, остерегись пяти дней! — И барельефы умолкли.
— Кино бесплатное, — тонко заметил я, — гудки в тумане.
— Слепому свет не в помощь, — насмешливо сказал некто сверху.
Гермес, склонив лик книзу, рассматривал меня серыми глазами. Я покопался в сумке — обёртка шоколадки радостно прошуршала у меня под рукой.