- Плохо слышу тебя, - ответил Мадок, - подойди ближе.
На лице воина расплылась недобрая ухмылка.
- Так я и думал.
Послышался скрежет металла, покидавшего ножны.
Тело Мадока поняло все гораздо быстрее, чем разум. Он резко бросился вперёд и всем своим весом обрушился на противника, так и не дав тому обнажить оружие. Они покатились по камням, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, раня об острую крошку руки и лица. Наконец, Мадок ударил врага головой о землю. Воин коротко вскрикнул и обмяк. Странник высвободился из его ослабевших рук, замер и прислушался: если они дрались с командиром патруля, рядом должны были ошиваться его слуги из городского дозора. Но ночь была спокойна.
По небу ходили тучи.
Беглец взглянул в лицо своему врагу. Оно было неожиданно спокойным, разум покинул буйную голову воина, унеся вслед за собой ярость и злобу. Он был еще очень молод - не старше середины третьего десятка, а скорее всего и младше. Рубленные черты лица обычные для людей южных равнин, небольшая черная щетина, подобной которой никогда не бывает у чистокровных северян. Что искал он здесь, у никому неизвестной скальной расщелины? Контрабандистов? Беглецов на север? Любовь всей своей недолгой жизни? Кто теперь знает?..
Мадок приложил два пальца к шее побежденного врага. Под ними в венах ритмично пульсировала кровь - молодой человек все еще был жив. Беглец вытащил из-за голенища кинжал, предательски блеснувший в проглянувшем из-за туч серебристом сиянии лунного света. Мгновение он рассматривал изящные изгибы узоров, украшавшие рукоять. Это было оружие таутов, народа кузнецов, поэтов и архитекторов. Первого человеческого народа старой империи. Его народа. Беглец ещё раз взглянул на покрытое сероватой пылью лицо поверженного врага, вздохнул и спрятал кинжал обратно.
Нехорошо убивать тех, кто не может себя защитить.
Перед тем как раствориться в ночи, Мадок бросил прощальный взгляд на родной город, видный с такой высоты совсем как на ладони. Беглец был уверен, что смотрит на него последний раз в жизни. В холодной осенней ночи окна и башни южной столицы светились множеством теплых огней, напоминавших об оставленном доме. Наверно, где-то там, внизу, тревожно смотрит на горы и его отец, а в глубине поросших золотыми деревьями холмов, спят последним сном мать и братья. Какие-то из огней затухали, растворяясь в холодном тумане, поднимавшимся от реки, что несла свои черные воды на юг.
Мадок моргнул, смахивая из глаз неожиданно появившуюся там влагу, и вполголоса произнес:
Вернусь ли к тебе снова, город мой?
К садам твоим и тихим мостовым.
Не знаю, но хочу хотя бы помнить
А потом он развернулся, всколыхнув холодный воздух полами плаща, и начал по Тихим тропам долгий путь на север, туда, где над высохшей рекой стоит совсем другой город. Где свитки таутов не жгут, а их самих не закапывают живьем в землю, где нет черных плащей воинов владетеля. Тьма сомкнулась за его спиной, пряча свет и тепло столицы. Исчезли в сумрачной дымке башни древних бастионов, усадьбы знати и торговцев. Через пару поворотов вокруг Мадока остались лишь ночь, горы и белый серп полумесяца над головой. В глубине души он был рад, что не начал свою дорогу к свободе с отнятия чужой жизни.
То были дни великой жестокости и небывалых жертв. Всюду на юге совершались казни, унося жизни невинных людей и сокрушая последние осколки некогда великой культуры таутов. Призрак липкой тревоги сковал улицы равнинных городов. Топор палача, стук тяжелых сандалий дозорных о мостовые в ночи - таковы были символы той мрачной эпохи, увенчавшей последние годы правления Дракона-младшего.
И уходя за перевал, Мадок даже подумать не мог, что оставляет позади ее последний день.
В ту же ночь, когда беглец ступил на Тихие тропы, государь всего юга, прозванный сначала недругами, а потом и врагами "Драконом-младшим", возлежал на горе подушек, страдая от обжорства и ставших уже привычными старческих недугов. Вокруг гудел сонм военачальников, наложниц и лизоблюдов, готовых при случае перегрызть друг другу глотки за благосклонность жестокого владыки. Вдоль стен стояли навытяжку безмолвные дворцовые стражи, свет сотен ламп отражался от наточенных лезвий парадных протазанов. Казалось, тянулся самый обычный поздний вечер, но в этот миг сердце тирана перестало биться. Дракон-младший умер, так и не поняв, что с ним произошло. Закат эпохи совершился. А странник, не ведавший об этом, уходил все дальше и дальше за хребет - туда, откуда некогда пришли на юг его предки. Уходил, унося за собой горькую и прекрасную память древнего народа таутов.