Андрей Черных
До-бемоль минор
Вавилову Михаилу, благодарному другу и воспитанному человеку.
«И только в снах, только в поэзии и в игре случается такое: зажжешь свечу пройдешь с ней по коридору — и вдруг заглянешь в то, чем мы были раньше, до того, как стали тем, чем, неизвестно еще, стали ли».
1
«Я чувствую себя как в Детстве, в школе, когда никак не можешь или тебе не дают что-то доказать, а что — и сама не знаешь. Вот как я себя чувствую».
Э. Олби («Все кончено»).
Не заметив рыжего южного муссона, о котором не имею представления, и не выставив обе ноги вперед для самозащиты, я несправедливо завалился в сырость. Меня приметили, обратили взоры осуждения. «Ничего и тр. пр..» — порешил я и пытался приподнять себя с целью очеловечиться. Однако не суждено было тому случиться, судьба распорядилась иначе, а именно — заставила меня влюбиться в эту неприветливую для жизни секунду (не в секунду влюбиться, а, разумеется, в женщину).
Описываю: хитро двигающийся стан, синий гольф на обе ноги, прочный не сворачивающий взгляд (на оба глаза), крупная дамская сумка по всей таинственности, видать, для хранения бриллиантов и других ценных предметов — и сердце, сердце…
«Это ты!» — кричал я, не открывая рта и оставаясь в полу горизонтальной власти гравитации.
«Дождей не хватит, чтобы передать ожидание т е б я..» — чуть было не сорвалось с моих зубов и языка
— Дурак! — шипела она, вполне материально распахнув уста и — несмотря на трудность — протянула «платок для носа» в цветочек.
— Нннь… — сглотнул я уже громко вслух и, с ловкостью разрядника, умудрился не завалиться повторно.
Минутой позже завязался диалог, в аритмичном ходе которого я спешил произносить разнообразные вопросы с той лишь целью, чтобы не ушла она, на что она почти так же скоро давала чуть менее разнообразные ответы, вероятно с тем, чтобы не уполз я…
***
С представителем частного извоза я рассчитался «не глядя» последними металлическими рублями, а подруга Женя приветствовала нас весьма массивным пирогом и… в изящном столетнем халате в горох.
К этому моменту я успел уже выяснить, что ЕЕ величают Анной, и совсем твердо помнил, как зовут меня.
Вечером обнаружилось, что Женя не очень любит убирать квартиру, посуду же моет утром, с двенадцати до тринадцати, поскольку именно в эти ранние часы на нее обваливается полноценная бодрость духа и еще какая-то интересная сила.
Известная кистевая мощь помогала Жене вырезывать из пирога отдельные части, на что никак не реагировал прозрачный от старости и абсолютно омерзительного вида кот, бесстыдно валявшийся на коленях у хозяйки, которая, в свою очередь, продолжала повествовать:
— …а если бы мне вдруг удалось родить, то назвала бы Петей и переехали б мы жить в Москву — там теплее и больше всяких событий происходит.
В этот момент из забытого крана потекла ржавая теплая вода; все разом припомнили о позднем времени и умолкли…
— А я рожать никогда не хотела и хотеть пока не собираюсь, — разрушив неловкость паузы, девушка Анна всучила мне подсохшие грязные чашки с блюдцами и устремилась в направлении ванной комнаты —, а только смею заметить, что мне и без того хорошо… Сегодня!
Мгновенно сообразив, что конец фразы олицетворяет собою некий запоздалый пароль для Жени в отношении дальнейших действий, я — с нелегальным вздохом облегченья — проследил за тем, как хозяйка стряхнула с себя остатки лирической мины, журчащего кота, крошки пирога и приоткрыла рот:
— Я принесу вам полотенце и приготовлю белье.
Выкуривались последние две сигареты на троих, агрессивно кипятилась рыхлая зубная щетка для меня, произносились последние мягкие слова для Жени, лениво и «честно» зевали мои губы (для Анюты), и квартира, наконец, присоединилась к темным и слепым другим квартирам этого района — для Ночи!
***
Середину этой белой тихой ночи шипенье голоса захватило врасплох:
— Я так рада, что в ожиданиях своих ты видел меня, а не кого-нибудь другого. Как хочется, чтобы так же хорошо, как сегодня, было всегда… И вовсе ничего, что ты такой «старинный». Теперь у тебя тоже все по-другому, да?
Приподнимаю волосы со лба, там — усталость и влажность. Молчу, гляжу вертикально и думаю: «Милая, маленькая девочка моя, ты — зелень моего повседневного костюма, нежная хвоя грубой «кожи моей, ты — вода, все поры обнимающая, ты — вода, целующая… И — вода, обреченная испаряться. Ты — обречена, а я — животное!»