- Дела...
Пауза.
- Ну, ладно, пойду я. А то машинист все гудит и гудит. Как бы, без меня не уехал.
- Бывай.
- Счастливо оставаться.
- Покедово.
- Давай, иди уже.
- Ну, пошел я.
Шаги. Скрип двери. Гудок паровоза. Стук колес. Стук колес пропадет вдали. Пропал.
Кимбол О"Хара открывает глаза. Он лежит на больничной койке, под простыней. На потолке трещина, похожая на дерево с плоской кроной, или на дельту реки Ганг. Из окна льется белый полуденный свет. Не поворачивая головы, Кимбол О"Хара скашивает глаза. Он видит прикрытую дверь, на стене зеркало, под зеркалом умывальник и раковину, стол и фельдшера в чалме и белом халате, сидящего за столом. Фельдшер приник к глазку микроскопа и взволнованно дышит. Одной рукой он то и дело подворачивает микровинт, другой таскает ленточки сушеного кальмара из миски. Кимбол О" Хара откидывает простыню и садится на койке. Из вены у него на запястье торчит игла с трубочкой, которая тянется к капельнице. Кимбол осторожно вытягивает из вены иголку. Отсоединяет от капельницы трубочку и складывает вдвое. Шевелит пальцами на ногах. Бесшумно встает. И тут же едва не валиться на пол. У него подкашиваются ноги. Вцепившись руками в спинку кровати и стиснув зубы, Кимбол тяжело дышит. Отдышавшись, на неверных ногах, по стеночке Кимбол подходит к фельдшеру, набрасывает трубку от капельницы ему на шею и принимается душить. Фельдшер хрипит, хватает Кимбола за запястья и пытается подняться со стула. В конце концов, оба валятся на пол. Фельдшер сучит ногами, а Кимбол его душит. Душит. И душит. Всё - задушил. Сбросив с себя податливое и неприятно мягкое мертвое тело, он лежит и смотрит в потолок. По потолку змеится трещина, похожая на дельту Ганга или на дерево с плоской кроной. Собирается с силами и, ухватившись за край стола, поднимается. Подходит к зеркалу и придирчиво рассматривает свое отражение.
- Ну и рожа, - говорит сиплым голосом Кимбол О"Хара. - Краше в гроб кладут.
Он заходится кашлем. Откашлявшись, долго пьет воду из умывальника, потом берет с бортика раковины опасную бритву и соскребает седую щетину. Побрившись, долго стоит у зеркала. Он похож на бульдога, кожа свисает с его лица безобразными мешками. Седые волосы нечёсаными патлами лежат на плечах. Подумав немного Кимбол О"Хара собирает свои благородные седины в конский хвост. Кожа на лице немного подтягивается, уголки рта загибаются кверху, глаза немного косят и смотрят на мир, словно из прорезей страхолюдной карнавальной маски.
Не иначе какая беда случилась, думает себе О"Хара, или, может, это я запил по-черному? Сколько же я бухал? Месяц? Год?.... Нет, ни черта не помню... Да, уж, поистаскался. Так пить, дружище, никакого здоровья не хватит.
Подбирает с пола откатившуюся чалму, водружает на голову. Стаскивает с фельдшера халат, сорочку, брюки и облачается. Излишки кожи, обильно свисающие с живота, заправляет под ремень и гонит за спину. Тело фельдшера он кладет на кровать и накрывает простыней. Подходит к столу и заглядывает в глазок микроскопа. Отшатывается.
- Ёшкин кот! Ну, что творят черти!
Выдвигает ящики стола. В первом находит квадратную пачку индийского чая со слоном. В другом - маленький ножичек с изогнутым полумесяцем лезвием и медальон на шнурке. Кимбол О" Хара берет в руки медальон и со щелчком его открывает. Медальон являет миру два портрета в овальных рамках. Отец и сын. Ким старший и его отпрыск, так непохожий на своего родителя - толстый, вечно насупленный мальчик.
Лицо О"Хары каменеет. Он защелкивает медальон и вешает на шею. Берет в руки ножичек.
- Какими судьбами, дружище? А я уж решил, будто обронил тебя в той заварухе. Верно говорят, Индия - страна чудес.
Он стоит в нелепой чалме, украшенной пером павлина, в этой беленой комнате с трещинами на потолке и пауками в углах, в косом прямоугольнике дневного света, упавшем ему под ноги из перечеркнутого рамой окна. О"Хара вспоминает ту ночь, когда полк отважных ирландцев, его полк, бросили на штурм укрепрайона в Бенгальском заливе. Они шли к берегу на десантных плотиках, со всех сил помогая себе саперными лопатками, когда из мрака им наперерез, как призрак выдвинулась пирога мятежных сипаев. Укрывшись от огня винтовок за плетеными щитами, сипаи выхватывали из клеток специально обученных боевых кроликов и, раскрутив за уши, ловко метали в океан, в сторону ирландцев. Друзья О"Хары один за другим захлебывались кровью и с перекушенными яремными венами валились в за борт... Вот вдалеке плеть молнии стегнула холмистую равнину океана и в этой белой и чуть синеватом вспышке, Кимбол О"Хара увидел насквозь мокрого кролика на краю десантного плота. Кролик уже изготовился к прыжку, и его мелкие острые зубки топорщились в розовой пасти. И в этот миг нож-стропорез, малышка, сам лег ему в руку. Кимбола О"Хара рассек в полете маленькое тельце смертельно опасного зверька, а после прыгнул в бушующий океан. Он поплыл к берегу, зажав в зубах древко полкового знамени. Он спасся, выжил, в той дьявольской мясорубке, один из немногих...
- Как вспомню, так вздрогну, - бормочет О Хара.
Полумесяц ножа горит белым светом в его руке. Кимбол прячет ножик за пояс халата. Еще раз оглядывает комнату и выходит за дверь.
Снаружи - оранжевая каменистая пустыня. Железнодорожные пути делят пустыню по диагонали. На путях возле чисто символического перрона стоит пассажирский поезд. Проблема с перспективой. Вагоны поезда с какой-то неприличной поспешностью уменьшаются и тонкой ниточкой утягиваются за горизонт. Возле открытой двери стоит проводник-метис и, глядя в мерцающую индийскую даль, смолит самокрутку. Кимбол О"Хара проскальзывает у него за спиной и поднимается в вагон. Проходит по коридору. Дверь одного из купе открыта. У столика, подле графина с виски, сидит седовласый полковник Хопкинс в штатском. Кимбол О"Хара заходит в купе и задвигает за собой дверь.
Полковник окидывает его быстрым взглядом.
- Всеблагой Шива! Кого я вижу! - восклицает полковник. - Кимбол, дружище, не топчитесь в дверях, проходите, проходите, садитесь же к столу, прошу вас...
Кимбол О" Хара садится напротив полковника. Полковник щедро разливает вискарь по стаканам.
- Прозит!
Они выпивают.
- Чертяга! - говорит полковник потеплевшим голосом. Добрые морщинки собираются вокруг глаз, а в глазах плывут золотые искорки.
- Да, старина, жизнь тебя потрепала, - продолжает полковник, всматриваясь в лицо шпиона. - Ну, да ничего, поработаешь немного в поле, окрепнешь... Я никогда не стану спрашивать, как ты выбрался из той жуткой передряги. И где ты пропадал все эти годы, я тебя тоже спрашивать не буду. Главное, ты теперь снова с нами.
- Я тоже, - Кимбол О"Хара проталкивает комок в горле и отвечает немного не впопад. - Я тоже чертовски рад, полковник... Тони...
Наливают еще по одной. Опрокидывают.
- Хорошо пошёл!
- Забористый...
- А у меня для тебя сюрприз, - говорит полковник. - Все эти годы я не терял надежду. Ну, не мог же я поверить, будто лучший полевой агент взял да и сгинул вот так, за просто хуй. И я повсюду таскал с собой одну вещь, которая, как я знаю, была тебе дорога.
Полковник Хопкинс встает из-за стола и лезет на третью полку.
- Вот, - говорит полковник и протягивает Кимболу О"Харе его старое банджо. С треснувшим и заклеенным эпоксидной смолой корпусом.
Кимбол О"Хара бережно принимает у него из рук банджо и смахивает набежавшую на глаза слезу.
- Полковник... Тони...
- Ну, будет, будет, сынок, - полковник Хопкинс хлопает его по плечу.
Кимбол О"Хара пристраивает банджо на коленях и кладет руку на гриф. Тихо-тихо с хрустальным звоном трогается поезд. Где-то в пустыне трубит бешеный слон.
Февраль-май 2011