Я выругалась про себя. Каким образом я должна понять, как это делается, если иду первой?
— Что мы должны сделать? — прошипела я Эзре. Но он не ответил.
— Хорошо! — Мистер Селлерс хлопнул в ладоши. — Первая группа, вперед!
Мне ничего не оставалось, кроме как побежать вперед. Эзра спасовал мне мяч, а затем побежал за мной. Я не поймала мяч, и мне пришлось возвращаться за ним. Потом я бросила мяч Фостеру, который, похоже, разделял мою пригодность к спорту. Мистер Селелрс говорил что-то насчет поменяться местами, так что я вернулась туда, где до этого находился Эзра, и успела схватить только кончик мяча, когда Фостер бросил его обратно мне.
— Ты должен был отдать его вбок, — сказал Эзра, замедляясь и останавливаясь позади нас.
— А ты... — Он указал на меня. — ...должна быть там.
Он ткнул пальцем в то место, где стоял Фостер.
Я остановилась, по-прежнему держа мяч в руках.
— Ну, я бы знала, если бы ты объяснил мне это раньше.
— Мистер Селлерс отлично объяснил.
— Может, я не понимаю с первого раза.
Его лицо не изменилось.
— Может, тебе следовало слушать внимательнее.
Я открыла рот, чтобы сказать кое-что не очень вежливое, но вмешался мистер Селлерс.
— Ах, ладно, — сказал он и добродушно улыбнулся. — Не всем же быть лучшими игроками Америки, так, Эзра? Почему бы тебе не присоединиться к Риверсу и Кеньону, а Грейси с Теннисонами попробуют еще раз? И присмотрись к Кеньону, Эзра, он наш новый многообещающий игрок защиты!
Кеньон был особенно толстым мальчиком с темными жесткими волосами. Если кого в этом помещении и можно было бы принять за многообещающий бульдозер, то именно этого парня.
Эзра поплелся в конец одной из шеренг, а Грейси Хольтцер вышла вперед, преувеличенно выпятив нижнюю губу. Однако, как только она достигла главной линии, выражение ее лица сменилось ужасом.
— Ой-й-й! — пропела она, указывая на что-то позади меня.
Я обернулась. Там стоял Фостер, кровь капала вниз на его серую Темпл-Стерлинговскую спортивную футболку.
— Дев, — гнусаво сказал он, двумя пальцами зажимая ноздри. — Дев, кажется, у меня кровь из носа.
Я вздохнула.
* * *
— Так что, в спортзале было не весело? — спросил Кэс в обед, улыбаясь мне, а затем переходя к рыбным палочкам.
Я все еще была взбешена произошедшим.
— Я не выдержу год в этом классе. Я не могу. Это выше человеческих сил.
— Ты вроде как сама виновата, что так долго откладывала, не так ли?
Я сердито зыркнула на него:
— Я держу тебя рядом не для того, чтобы выслушивать это.
— Это остальные виноваты, а ты идеальна?
— Так-то лучше. — Я принялась открывать пакетик шоколадного молока. — Я вообще не понимаю, что там делает Эзра. Звездному игроку логичнее было бы выбрать физкультуру, не дожидаясь последнего года.
— Ему нужен был предмет на выбор, — ответил Кэс между укусами, — так что ему разрешили взять ее еще раз. Я слышал, как он говорил об этом с тренером на тренировке.
— Логично. Мне нужна легкая пятерка, но никто не разрешит мне снова пройти английский за девятый класс.
— Ты не спортсмен. Мы более значимы.
— Я тебя ненавижу.
— Ты любишь меня. Ты любишь меня настолько сильно, что отдашь мне свое шоколадное молоко.
— Мы единственные двенадцатиклассники, которые по-прежнему едят в столовой. Ты понимаешь это, верно?
— Я люблю еду в столовой. Она жирная и, что более важно, дешевая. Нет, главное, жирная. Ну, давай, гони молоко.
Я сделала длинный, демонстративный глоток из коробочки.
— Ты никогда не упоминал, что Эзра большая, огромная, гигантская задница, — ответила я, оставив шоколадное молоко и принимаясь за макаронный салат.
Кэс засмеялся, едва не подавившись рыбной палочкой.
— Я думал, это общеизвестно.
— Звездный футболист должен быть очаровательным, и героическим, и прочее. Точно не угрюмым и подлым.
— Талантливые обычно именно такие.
— А я-то думала, что они должны быть благодарны за талант. Это действительно бездарные люди ведут себя как козлы. По крайней мере, у них есть причина злиться на мир.
— Ну, думаю, Эзре тоже нелегко со всеми этими захватывающими и неожиданными возможностями, развешанными повсюду. Типа он идет отлить, и вдруг из-за занавески для душа выскакивает захватывающая и неожиданная возможность и пугает его до усрачки.
— По крайней мере он в ванной, — сказала я.
— Когда доходит до усрачки?
— Именно, — усмехнулась я.
Кэс усмехнулся в ответ и посмотрел мне за спину.
— Привет, Марабель.
Обернувшись, я увидела в нескольких футах от нашего столика Марабель Финч. Она казалась глубоко задумавшейся, но для Марабель это обычное состояние.
— Ой, — сказала Марабель, рассеянно глядя на Кэса. — Привет.
— Как дела? — спросила я.
Она приподняла плечи в легком пожатии.
— Я не могу вспомнить, что собиралась делать.
— Пообедать? — предположил Кэс.
— Малыш не голоден, — сказала она.
— А Марабель голодна?
Его лицо оставалось невозмутимым, но глаза смеялись. Он считал Марабель забавной.
— Нет. — Она замерла на секунду, а потом вдруг подняла руки и схватилась за грудь, словно проверяя, на месте ли она. — У меня теперь есть груди. Вы видели?
— Да, — кивнул Кэс, не удержавшись от усмешки. — Да, они хорошенькие.
Я пнула его под столом, пока Марабель садилась.
— Мне они не нравятся, — сказала она.
— Они нравятся папочке малыша? — спросил Кэс.
Марабель просто смотрела на него. Я же, наоборот, размахнулась посильнее и врезала по ноге Кэса под столом. Мы с Марабель не были такими уж подругами, но я к ней вроде как привязалась.
Впервые я встретила ее в городской библиотеке в нескольких кварталах от школы. Я ходила туда довольно часто и всегда видела Марабель среди стеллажей. Она листала периодические издания или толкала тележку и расставляла книги на полки. Она была на два года младше, и у нас не было никаких уроков вместе, но мы сосуществовали в библиотеке довольно гармонично. Я говорила «привет», а она кивала в ответ, или она выдавала мне книги и комментировала мой выбор.
— Тебе нравится здесь работать? — спросила я однажды, когда она вела меня за экземпляром «Гамлета», который был нужен для урока.
— Ну, технически я здесь не работаю, — ответила она. — Но они разрешают мне помогать.
И она быстро нашла мне четыре разных издания «Гамлета».
— Хотя это тебе не подойдет. Они попытались перевести его на современный язык и совершенно испортили. А в этом лучше комментарии.
Я усвоила, что, когда дело касается информации, Марабель лучше Гугла.
Она также была необычайно странной. Думаю, она напоминала мне Фостера, в некотором отношении. Они оба словно жили на собственной волне. Но если Фостер привлекал внимание, то Марабель была просто... спокойно эксцентричной. Я не уверена: порой она просто не понимает некоторые вещи — например, подшучивание Кэса — или ей просто все равно.
— Марабель, как учеба? — спросила я. Кэс вернулся к своему обеду.
Она сморщила носик:
— Тригонометрия — это ужас.
— О да. Тригонометрия отстой. Извини.
Она моргнула.
— За что?
— Я люблю эту девушку, — сказал Кэс, когда мы шли в класс после обеда. Марабель удалилась в сторону кабинетов иностранных языков, одной рукой она придерживала выпуклый животик под своим кукольным платьем. — Я серьезно люблю ее. Она самый смешной человек, которого я когда-либо встречал.
— Ты же знаешь, что она не специально.
— Поэтому она и прикольная.
— Она несовершеннолетняя мама. Имей сочувствие.
— О, значит, ты сочувствуешь несовершеннолетним мамам, но не брошенным детям?
Я пихнула его.
— Ты большая, огромная, гигантская задница, знаешь это?
— Как Эзра Линли?
— Хуже. Ты не такой симпатичный.
Кэс схватился за грудь:
— Это ужасная, чудовищная ложь.
— Идем. — Я посмотрела на часы. — Мы опоздаем на урок.