За неделю, что первые группы ходили в рейды, сформировалось еще пять отделений по десять человек — все уже более-менее тренированные хоть как-то, с камуфляжем. Из них, разбавив "опытными" бойцами, мы сформировали еще три группы, итого к середине июля у нас стало уже девять ДРГ общей численностью почти двести человек. Тем временем на дорогах схлынула первая волна наступающих и сейчас ездили в основном колонны снабжения — начиналось наше время.
С выходившими к нам окруженцами не все было гладко. Особенно — с некоторыми офицерами. Если рядовые бойцы и младший комсостав, увидев хотя и странно выглядевшую, но тем не менее слаженно действующую воинскую часть со всеми атрибутами, спокойно вливался в нее, то средний комсостав порой пытался качать права. Так, один раз к нам вышел какой-то капитан, по-видимому, штабной работник, который сразу заявил:
— Что-то не знаю я вас, товарищ полковник…
— А кто тебе, КАПИТАН, должен обо мне докладывать?
— Ну…
— Не слышу!!!
— Никто, товарищ полковник. Виноват, товарищ полковник.
— Поступаете в распоряжение коменданта.
— Есть.
Тогда я удачно передернул его слова. "Знать" и "докладывать" — по сути разные вещи, хотя "докладывать" и является одной из причин состояния "знать" — тут-то капитан и попался в смысловую ловушку — по логике все верно, а времени продумать другие причины, почему он мог знать, он не успел — я его давил своим "Не слышу", и ему надо было что-то отвечать. А отвечать нечего, остается только сливаться, так как капитан — не такая уж крупная сошка, чтобы ему действительно что-то докладывали о высшем комсоставе. Потом он может и допетрит до этой логической нестыковки, но к тому моменту он уже увидит, как тут все устроено, и что мне подчиняются, поэтому и меня уже будет воспринимать как должное, так что и вопросов больше не возникнет. Если только из любопытства — откуда я такой взялся, но никак не из подозрительности, как было только что.
Главное — я научился в таких случаях делать морду кирпичом. Во многом этому помогало то, что собранное мною ядро верило мне. Остальные, видя такое доверие, либо принимало его, либо по-крайней мере держало себя в узде — мало ли что мои "гвардейцы" с ними сделают. Так мы и "поддерживали" друг друга — я черпал силы в доверии и наличии ресурса в виде структуры, спаянной этим доверием, они — в крыше, которую я им "обеспечивал" — званием, документами, которые выглядели, да и были — настоящими, если бы не были выписаны самозванцами, а самое главное — той же структурой, которая всегда придет им на помощь. Народ все больше проникался чувством локтя, ощущением поддержки, которое он получал от сослуживцев, собранных в наши структуры. Для самых недоверчивых был еще один кнут — моя личная охрана. Хотя она и выполняла приказы по захвату или ликвидации некоторых людей, но там всегда были доказательства их вины — предательство, мародерство или просто подозрительное поведение, о котором докладывали сами гвардейцы. Отдавать им приказы, противоречащие человеческой логике, я пока опасался — могли и не выполнить, а то и скрутить — уже меня. Рисковать не стоило. Поэтому "кирпич" — пока наше все.
Но и структуру следовало постоянно укреплять, расширять и цементировать. В первое время приходилось много внимания уделять внешнему виду бойцов. Конечно, многие пережили разгром своих частей, вышли из окружения, да и просто помотались по лесам, поэтому сразу требовать от таких людей соблюдения внешнего вида — это было чересчур. Первые три дня они приходили в себя, отъедались, отмывались и отсыпались. Но потом — извини. Ты уже стал бойцом, тебя зачислили в штат, так что будь добр — соответствуй. Будучи гражданским, я с непониманием относился к требованиям выглядеть максимально безупречно. И только став военным руководителем, я понял, что это — одно из первейших условий к дисциплине. Расхристанный солдат внушает другим, что можно расслабиться, нести службу спустя рукава. Даже один такой солдат быстро расхолодит сотню сослуживцев. Поэтому отличный внешний вид требовал и я, а потом — и другие командиры. Ибо с таких мелочей начинается развал воинских частей, и лучше сразу приучать солдат к дисциплине на таких вот мелких и незначительных ситуациях, чтобы в более сложной боевой обстановке они не расслаблялись, а думали и выполняли приказы. Да и с гражданскими объектами все было примерно так же. Я приводил пример Нью-Йорка 80х или 90х годов, естественно, поменяв года на 30е — тогда он был чуть ли не на первом месте по числу преступлений. И новый мэр начал борьбу с того, что коммунальные службы стали закрашивать надписи, как только они появлялись, сразу же менять разбитые стекла, убирать мусор. То есть всеми силами старались держать внешний вид города на приличном уровне. И население вдруг стало меньше хулиганить — люди прочувствовали, что значит жить в чистом и спокойном городе. Да и решиться разбить стекло, когда все стекла вокруг целые, гораздо сложнее, чем когда рядом уже разбито несколько — "еще одно разбитое стекло погоды не сделает, зато весело". А вот "начинать" — всегда сложно, и многих это останавливает. Поэтому я требовал внешнего вида не только от военных, но и от города. И люди, которые к нам приходили, порой говорили, что были большие подозрения, что город уже захвачен немцами — настолько тут поддерживались чистота и порядок. Было и гордо, и стыдно.