И если бы не железная дорога, вряд ли мы смогли бы так быстро охватить такие большие пространства. Ведь многие из наших соединений добрались как минимум до Чернигова по железной дороге — наши железнодорожники заработали как отлаженный механизм, каждый час отправляя из глубины наших территорий по двенадцать составов, которые друг за другом шли на юг. Обратно было сложнее — на разрушенном участке мы восстановили второй путь только к семи вечера тридцатого августа, и уж тогда обратные эшелоны смогли двинуться на север. А пленные немцы с помощью нашей пехоты и местных жителей сооружали пандусы для ускорения разгрузки техники, и только после этого грузились в вагоны и отправлялись на север, чтобы и там возмещать своим трудом причиненный ущерб. За один день тридцатого августа мы соорудили в общей сложности более километра сооружений для съезда техники с платформ — насыпей или пандусов — и это в дополнение к тремста метрам, что тут и так были. Так что разгрузка эшелонов шла чуть ли не с колес — полчаса — и эшелон, высадив двадцать единиц гусеничной техники, отходил, чтобы уступить место следующему. Шесть эшелонов — и танковый батальон уходил на маршрут. Мотопехотному батальону требовалось четыре эшелона, пехотному — два или вообще один, если кто-либо из машинистов брался провести удлиненные составы. Так что хотя бы сто двадцать километров от Гомеля до Чернигова войска двигались с высокой скоростью, порой до сорока километров в час. Да и потом, после захвата Нежина и Бахмача, еще сто пятьдесят километров тоже ехали по железке.
Правда, восемьдесят километров на юг, от Чернигова до Козелеца, наши танковые и мотопехотные батальоны шли более четырех часов — там и пришлось идти своим ходом, и немцев на шоссе было многовато. Вот на юго-восток и восток — к Нежину и Бахмачу — ехали с комфортом, высаживая части на промежуточных разгрузочных площадках только чтобы прикрыться с юга. Хотя с юга-то никто и не давил — пока некому. И мы рассчитывали, что еще пару дней никого не будет — с прорывом обороны высотники стали летать над освобожденной территорией, залетали и на юг — быстренько глянуть на пятьдесят километров, чтобы если и собьют, так дотянуть до своих — и назад — расчеты расчетами, а получить в бок танковую дивизию не хотелось. Истребители тоже проникали на юг с разведывательными целями, но уже подальше, так как сбить такую юркую цель было сложнее. Полчаса полета — и обстановка на двести километров разведана — крупных колонн нет. Пятнадцать самолетов выполняли вылеты круглые сутки, чтобы постоянно держать под наблюдением территорию хотя бы на такую глубину. Так что мы рискнули оставить наши фланги без надежного прикрытия и продолжали нарезать окруженные немецкие тылы на сегменты и проводить в них зачистку — сил на все не хватало, поэтому мы сосредоточились на уничтожении максимально большого количества немцев. Шла резня. Снарядов не жалели, засыпая ими малейшее сопротивление. Транспортная авиация подкидывала все новые и новые порции боеприпасов, садясь порой на очень короткие площадки, но лишь бы не останавливалась бойня. Обратно транспортники вывозили детей, женщин, больных и стариков — мужики нам и тут еще понадобятся. А с севера подходили все новые и новые части, с колес выступая в марши или на зачистку очередных квадратов. Сверху выискивали цели штурмовики, и всю территорию прикрывали еще и истребители, но это так — на всякий случай — в небе мы пока были хозяевами. Вот что значит "отсутствие вражеской авиации и крупных сил". Конечно, потом придется еще не раз пройтись бреднем по этим территориям, но сейчас мы собирали основной "урожай".