- А кому-нибудь еще говорил? Хотя бы дедушке...
- Нет, пока только вам. Но думаю, что к сожалению я прав.
На голове у Юры зашевелились волосы. Да как они могут преспокойненько рассуждать обо всех этих кошмарных вещах! Как они смеют говорить спокойно!..
- А что стрясется еще через двадцать лет, по-твоему?! - выкрикнул он в лицо Мише, подскочив к нему и нелепо жестикулируя. И получил тяжелый, точно пощечина ответ:
- Абсолютно то же самое, если живые не одумаются...
На некоторое время юноша как бы отключился от всего внешнего мира. Он не видел меланхолично устремленных в небо глаз гитариста, не слышал льющейся из-под его длинных пальцев мелодии старинного сентиментального романса. Он просто поплыл вперед мимо Мышки, пытавшейся разбудить отругивающегося со сна матроса. Как долго он путешествовал по кладбищу и где бродил, не мог сказать никто... кроме верной Сони, конечно. Именно от прикосновения ее пальцев, более осторожного и беглого, чем прикосновение к разогревающемуся утюгу намусленного пальца домохозяйки, Юра очнулся.
Светало. Бледная луна едва угадывалась за буйной кроной старого клена. В том углу кладбища, куда они попали, царило полнейшее запустение: тут и там зияли провалившиеся могилы, похожие на оставшиеся в челюсти на месте вырванных коренных зубов дыры, торчали замшелые покосившиеся памятники, напоминающие уцелевшие сточенные клыки, лежали сгнившие деревянные и проржавевшие металлические кресты. И нигде не единой надписи: ни фамилий, ни имен, ни дат жизни. Так сказать, безымянно-интернациональная кладбищенская свалка.
- Зря я наверх вышел. Нечего тут делать, - проговорил наконец Юра.
- Да, плохо как-то все получилось. Как-то... не так, - согласилась Соня. - Впрочем, я не раз звала тебя. Надо было уйти, и все. Ты сам решил остаться.
Юноша сконфуженно посмотрел под ноги, потому что это было действительно так.
- Тебе тоже не понравилось? - спросил он.
- Не люблю пьяных. От них так и жди глупостей. Вот когда ты только вышел, тоже был не лучше их, между прочим. Опьянел от земли. Потом, правда, угомонился. Ну, Чубику я не удивляюсь, ему стоит только подумать о поминальном угощении... - девушка поморщилась, и Юре неизвестно почему пришло в голову, что те самые немецкие солдаты, которые оборвали жизнь Сони, наверняка были пьяны, и может именно поэтому она почти все время молчала на посиделках; однако он благоразумно промолчал.
- Но Миша! И эти его намеки...
Юноша резко обернулся, в отчаянии схватил Соню за плечи и заглядывая ей в глаза быстро-быстро зашептал, захлебываясь словами:
- Так это неправда? Скажи: неправда! Ему все это мерещится, да? Он выдумал? Конечно же выдумал! Это не может быть правдой, не может все повториться через двадцать лет, чтоб еще кто-то так же вот мучался в этой клятой темноте...
Девушка отвернулась и заговорила невпопад:
- Знаешь, что со мной приключилось в прошлый Духов день? Я тоже летала по кладбищу, только совсем одна, и вдруг наткнулась на воровку. Старая такая бабка, грязная, будто кто ее пожевал, выплюнул и вывалял в преогромнейшей луже. Она собирала еду и цветы с могил, чтобы потом продать, а как меня увидела...
Соня натянуто улыбнулась. Юра встряхнул ее и повторил:
- Нет, скажи мне: Миша соврал? Не увиливай.
Девушка медленно повернула к нему лицо и медленно, мучительно медленно выдавила:
- Не похоже... Просто говорить такое... тебе... ему не стоило...
В ветвях клена отрывисто просвистела пробудившаяся ото сна пичужка. Рассветное небо помрачнело, искривилось, заколебалось, завертелось.
Опустившись на колени и закусив губу Юра ныл. Соня стояла над ним с потерянным видом, ласкала его как маленького, изредка наклоняясь целовала в темя и непрерывно твердила:
- Не думай об этом. Ты ничего не сможешь сделать, ничего не сможешь...
Громкий петушиный крик зазвучал откуда-то изнутри.
Не было петухов на кладбище и быть не могло. Вот разве у куреневских частников... Но радостное звонкое кукареканье повторилось, и теперь было яснее ясного: рождается оно не во внешнем мире, а именно в груди, где-то под ложечкой. Рождается, когда бьет назначенный час.
Свет ясного утра окончательно померк. Над головой сомкнулся черный потолок, утыканный мочалковидными корешками трав.
- А я не хочу сидеть сложа руки! Все равно не хочу...
- Ты не сможешь...
- Что я должен смочь? Что сделать?