На Майские ветер дул уже на Киев. По телевизору показывали демонстрацию, а вечером в программе “Время” — как с вертолетов бросают на взорвавшийся реактор мешки с песком. Чтобы попасть в реактор, надо быть над ним. “Там на вертолетах днища специальные, свинцовые”, — с надеждой сказала свекровь. Свекор выругался и выключил телевизор.
Перед отъездом Генка раскопал в шкафу справочники по физике и химии, нашел главу про изотопы, сказал, что про стронций и цезий лучше не думать. Про йод он подсчитал по периоду полураспада, что если сейчас его количество условно принять за единицу, то ноль и одна десятая от этого количества останется где-то к августу. Сказал также, что все это учат студенты в любом институте по гражданской обороне, что все госруководители тупоголовые и малохольные, если не могут построить на бумажке в клеточку кривую “два в степени минус икс” и что в любом учебнике рекомендуется выйти из зоны ядерного заражения, поэтому Светлане с Алькой стоит убраться из Киева на все лето. Свекровь сказала, что уровень радиации пока низкий, у них на работе меряли самодельным приборчиком и намеряли пять единиц (правда, никто не знает, каких: рентген в секунду или миллирентген в час!). Генка заявил, что у них опасна не проникающая радиация, а радиоактивное заражение, что это совершенно другой фактор, а пять рентген в час — это внешняя граница зоны “А” ядерного взрыва. Сказал — и уехал. Ушел. “Как на фронт”, — плакала свекровь. Свекор обозвал ее и велел не ныть. Но сам скрипел зубами.
Светлана верила Генке.
Все родственники с ее стороны жили слишком близко. Дали телеграмму в Богом забытую деревеньку троюродной бабушке Гены. Согласилась принять. Папа взял на работе отгул и провел целый день в очереди за билетами. Достать удалось только на четырнадцатое мая. От Генки не было ничего, ни звонка, ни строчки.
В Жулянах творилось нечто невообразимое, но говорили, что на вокзале еще хуже: люди сутками стоят плечом к плечу и не могут уехать. Здесь тоже народу была тьма тьмущая, и в основном женщины с детьми. Казалось, аэропорт превратился в колоссальную Комнату матери и ребенка. Видеть это было тем более необычно, что детей на улицу старались не выводить. Обсуждали положение, говорили, что детские сады будут вывозить централизованно, но тут же возражали, что наоборот не будут, что даже издали приказ на этот счет. Говорили, что неделю назад в Борисполе видели, как жены и дети правительственных чиновников садились в специальный самолет, летевший куда-то в Азию и что у каждого на боку был противогаз. Никак не могли разобраться, где будут проходить практику школьники и студенты, будут ли их вывозить. В скоростное тушение пожара и забрасывание реактора мешками, пусть даже со свинцом, никто не верил. Коллективно решили и согласились, что надо бросать все к чертовой матери и драпать, что правильно делают женщины с “Арсенала”, которые пишут заявление на отпуск за свой счет, бросают его на стол начальнику и уходят, не дожидаясь даже визы с разрешением. “Эвакуация, как в войну”, — наперебой твердили мать и свекровь, провожавшие Светлану с Алькой. В самолете вообще был сплошной “цыплятник”, одни “груднички”. Пищат, орут. Рядом со Светланой сидела молодая женщина и мальчик лет четырех. “Жених вашей будет”, — пыталась шутить та. В багажном отделении тоже сидели женщины с детьми, проникшие в самолет без билетов, за взятку. И тоже шутили. За вещи никто не беспокоился.
Киев переживал второй взрыв: взрыв сотворения анекдотов. Шутки были все больше “черные”, юмор то ли отчаявшихся, то ли смертников.
Киевляне бывают веселые и находчивые: находчивые нашли способ уехать (это про нее и Альку), веселые остались и рассказывают анекдоты.
Международный обмен: меняю квартиру в Нью-Йорке на любую квартиру в любом городе. Хиросиму, Нагасаки и Киев не предлагать.