– Но мы только что сели ужинать. Пусть ждет, – сказал дядя Джервис.
– Этот человек говорит, что у него срочное дело, – настаивал Гомер.
Сердито бормоча себе под нос, дядя Джервис встал из-за стола и вышел в дверь, которую перед ним открыл Гомер.
Эдита-Энн смотрела вслед отцу с улыбочкой на лице, а Ланс просто долил рюмку, словно такое вторжение не было чем-то из ряда вон выходящим. Гинни же распирало любопытство. Только невообразимый грубиян либо вконец отчаявшийся человек может потребовать аудиенции во время ужина.
– Ваше слово чести? – раздался в передней громкий голос. – И вы полагаете, что это меня удовлетворит?
Гинни похолодела, это был Раф Латур. Неужели он настолько пренебрег приличиями, что явился к ней домой?
– Мало ли чего вы наобещаете! – продолжал Раф обозленным голосом. – Я еще не встречал Маклауда, который выполнял бы свои обещания.
Ланс напряженно прислушивался к разговору, его тоже, видимо, обеспокоило появление Латура. Гинни не удивилась враждебности Ланса. Наверно, ему было неприятно вспоминать, что этот человек победил его в честном бою. Хотя тогда они были детьми, он, возможно, подозревает, что Латур не способен победить его и сейчас.
– Да кто вы такой? – возмущенно воскликнул дядя Джервис. – Как вы смеете являться ко мне в дом и разговаривать со мной таким тоном? Сейчас же убирайтесь с моей земли!
– Вашей земли? Я считал, что Розленд пока еще принадлежит вашему брату.
– Так оно и есть! – прогремел новый голос. Это был прежний, совсем не скрипучий голос папы. Гинни улыбнулась, представив себе, как съежился ее дядя, который разыгрывал из себя хозяина поместья и был пойман за руку его настоящим хозяином.
– Я все еще хозяин этого дома, сэр, – продолжал папа почти светским тоном. – Что я могу для вас сделать?
– Это сын Латура, Джон, – поспешно вмешался дядя Джервис. – Он явился сюда, чтобы устроить скандал. Иди к себе в кабинет, а я от него быстро избавлюсь. Я лучше тебя знаю, как обращаться с подобной публикой.
Эти слова резанули Гинни по уху: подобной публикой. В устах дяди Джервиса они уже не казались ей безобидными. Более того, она поняла, почему Раф воспринимал их как оскорбление.
– Повторяю, – резко сказал Джон. – Что я могу для вас сделать, сэр?
Наступила тишина. Гинни надеялась, что Раф просветит их всех о цели своего прихода.
– У меня дело к вашему брату, – сказал он наконец. – Личное дело, которое вскоре должно разрешиться тем или иным образом. Даю вам свое слово.
Хлопнула входная дверь, и Гинни озадаченно нахмурилась. Это очень похоже на Рафа – уйти, не объяснив, зачем он приходил.
– Какой неприятный человек, – сказала она, заметив, что Ланс внимательно смотрит на нее.
– Латур – самонадеянный болван. – Ланс с хмурым лицом потянулся за рюмкой. – Он, наверно, воображает, что твой отец должен дать ему землю. Вряд ли вы помните, дорогие дамы, что его отец был здесь арендатором.
Гинни притворилась, что первый раз об этом слышит. Она считала, что Лансу ни к чему знать, что она помнит про его позорное поражение.
– Я помню его мать, – сказала Эдита-Энн. – Это была очаровательная женщина. Тетя Аманда часто говорила, как ей трудно, она только что овдовела, у нее на руках дети, и ей еще нужно искать новое жилье.
Гинни изумленно посмотрела на кузину, сама она, хотя и была на несколько лет старше ее, ничего не знала о семье Латуров. У Эдиты-Энн просто талант вынюхивать то, что никому не известно.
– Джону ничего не оставалось, как выставить Латуров, еще до смерти отца они задолжали ему арендную плату за несколько месяцев. И как бы его жена без мужа обрабатывала землю? Никто Джона не осуждал, кроме Рафа, но этот мальчишка всегда о себе слишком много понимал. Наверно, с тех самых пор и имеет зуб на Маклаудов.
– Так он всего лишь хочет арендовать землю? – спросила Гинни, вспомнив свой план привлечь арендаторов. – Почему же дядя Джервис не соглашается? Зачем восстанавливать против себя человека, который хочет платить нам деньги?
– Что за чушь ты несешь?
В словах Ланса звучало такое пренебрежение, что Гинни некоторое время молча ковырялась в тарелке и только потом ответила:
– Я тут подумала... что, если бы мы смогли найти арендаторов, у нас были бы деньги на саженцы и на рабов и нам удалось бы возродить плантацию.
Ланс снисходительно улыбнулся.
– Не морочь себе голову делами, дорогая. Мы же сказали тебе, доверься мужчинам, и мы что-нибудь придумаем.
– Лучше поучилась бы готовить и шить, – вставила Эдита-Энн. – А дела – это не для женщин.
Гинни выпрямилась.
– А я считаю, что это совсем неплохой план. Ланс грустно покачал головой.
– Милая, твой дя... папа не захочет связываться с белой швалью. Арендной платы едва хватит на то, чтобы отремонтировать для них хижины. Да джентльмену и не подобает жить на арендные платежи. Маклауды всегда были плантаторами, а не рантье. – Увидев, что Гинни нахмурилась, Ланс с улыбкой добавил: – Но это очень мило с твоей стороны – искать выход. Если хочешь, я поговорю с твоим дядей. Он, наверно, будет рад узнать, что ты радеешь о Розленде.
Ланс снисходительно похлопал ее по руке. Гинни внутренне кипела. Может быть, она и не до конца продумала свой план, но ей не хотелось, чтобы мужчины смеялись над ним, покуривая в кабинете после ужина.
– Нет уж, – сказала она, опять принимаясь ковыряться в тарелке. – Если ты считаешь, что это глупость, то не стоит ему и говорить.
Вдруг дверь открылась, и вошел дядя Джервис.
– Глядите, кто к нам пришел! – радостным голосом объявил он.
Вслед за ним в столовую вошел его брат.
Гинни забыла все свои планы, изумленно глядя на отца. Видимо, Джон Маклауд очень редко садился за стол с семьей: у всех был радостный вид, все старались ему угодить, хотя было очевидно, что они предпочли бы, чтобы он ужинал у себя в кабинете.
Гинни было неприятно оказаться в их числе. Она глядела, как ее отец, хромая и опираясь на трость, прошел к своему месту во главе стола. Опускаясь на стул, он чуть не сел мимо, но Гомер вовремя подсунул под него стул. Судя по тому, как ловко и быстро он это сделал, бедный слуга порядком поднаторел в том, чтобы скрывать опьянение хозяина.
Гинни грустно взирала на незнакомца, поселившегося в теле ее отца. Ей было тяжело, когда он утром оттолкнул ее, но глядеть на него сейчас было еще тяжелее. Не притронувшись к стряпне Эдиты-Энн, он налегал на виски и непрерывно хохотал. К возмущению Гинни, дядя и не пытался его остановить. Правда, он и сам пил одну рюмку за другой.
Братья стали вспоминать прошлое. Глядя на них, можно было подумать, будто комната по-прежнему обставлена очаровательной мебелью, а неприятной сцены в прихожей просто не было и в помине. Уж не померещился ли ей угрожающий голос Рафа?
Тем временем Джон и Джервис говорили о том времени, когда братья были юношами и жили на плантации родителей в Виргинии.
– Помнишь, какие там устраивали турниры? – спросил Джервис. – Ты не представляешь, как мне было обидно, хоть из кожи лезь вон, все равно победит твой старший брат.
Джон усмехнулся, и на секунду Гинни увидела в нем такого папу, каким он был раньше.
– Смейся-смейся, Джон, но разве кто-нибудь хоть раз побил тебя на турнире?
– Да нет, такого не было, – ответил Джон, глядя в рюмку, словно в темной жидкости ему предстали видения прошлого. – Я так и уехал из Виргинии чемпионом.
– Как наш юный друг Ланс. Жаль все же, что мы больше не устраиваем турниров в Розленде.
Джон не слушал брата.
– Помнишь последний турнир? – сказал он, видимо, весь уйдя мыслями в прошлое. – На котором я выиграл мою Аманду.
Воцарилась неловкая тишина. Так бывало всегда, когда поминали Аманду.
Но, может, это добрый признак, с надеждой подумала Гинни. Если Джон Маклауд уже может говорить о своей любимой жене, может быть, его рана начинает заживать? Может быть, он перестанет пить и даже простит свою дочь?