– Хватит спорить! – услышала она голос Рафа. – Я вам всем привез по ножу.
Вспомнив, что она вытворяла во сне, Гинни подумала, что никогда не сможет посмотреть Рафу в глаза.
– А где моя прекрасная дама? – спросил он детей. – Я ей тоже кое-что привез.
– Дрыхнет!
Она не знала, кто из детей это сказал – они все отзывались о ней с одинаковым пренебрежением.
– Как? Уже почти полдень, а она все еще спит? Наступила тишина. Гинни представила себе, как они все насмешливо корчат рожи. Чертыхнувшись, она выскочила из постели. Она вовсе не собиралась спать до полудня, да и никогда так не заспалась бы, если бы с вечера не беспокоилась о детях. Они ушли из дома сразу после отъезда Гемпи – не вымыв посуду! – и вернулись только глубокой ночью.
Честно говоря, не так уж она о них беспокоилась, в основном она ломала голову, какие они замышляют против нее каверзы.
Стоя посреди комнаты, она попыталась руками пригладить разлохматившиеся волосы. Если вчера Раф назвал ее мокрой крысой, как же он назовет ее сейчас?
Ну и подумаешь! – одернула она себя, натягивая мятую и грязную амазонку. Пусть думает, что хочет. Раф Латур для нее не существует. Мало ли что может присниться!
Но все-таки она постаралась привести себя по возможности в приличный вид. Решив надеть мамин медальон, она стала на ощупь искать его на комоде, уверенная, что положила его туда вечером. Но медальона в комнате нигде не было. Она не знала, что думать, и тут услышала голос Джуда. Все ясно, решила она. Эти сорванцы однажды уже пытались украсть ее медальон.
Гинни вылетела в главную комнату, пылая негодованием. Раф, который распаковывал вещевой мешок, поднял голову и посмотрел на нее настороженным взглядом, откуда ему было знать, какую роль он играл в ее сне?
– Ну один день, я вижу, вы выдержали, – заметил он, протягивая Кристоферу ножик – не такой, однако, опасный на вид, как тот, что был в руке Патрика. – Джуд говорит, что никакого ужасного бедствия здесь не произошло.
Дети подняли глаза от своих подарков и, как всегда хмуро, посмотрели на Гинни. Однако ничего не сказали.
– Вот как? – ядовито проговорила Гинни. – Может, вы спросите Джуда, куда подевался мамин медальон?
Раф тут же повернулся к мальчикам.
– Опять? Я думал, мы уже это обсудили в прошлый раз и договорились, что медальон не ваш и вы не имеете права его трогать.
Джуд шагнул вперед и вытащил из кармана медальон.
– Мы и не трогали. Я нашел его на полу. Хотел только посмотреть на портрет и отдать ей медальон, когда она проснется.
– Она проснулась, – мягко сказал Раф. – Отдай ей медальон.
Джуд посмотрел на портрет и глубоко вздохнул, видимо, ему ужасно не хотелось расставаться с медальоном. Тоже, наверно, тоскует по матери, подумала Гинни и вдруг почувствовала, что чересчур резка с детьми. Опять она чуть не обвинила их в краже.
Но Джуд так враждебно поглядел на нее, отдавая медальон, что чувство жалости мгновенно испарилось. Может быть, в краже медальона Джуд и не виноват, зато за ним числится достаточно других проступков. Он – паскудный мальчишка, напомнила себе Гинни, да и другие не лучше.
– Надеюсь, мне больше не придется слышать об этом медальоне, – сказал Раф, обводя детей строгим взглядом. Потом он повернулся к Гинни.
– А у нас с вами возникла другая проблема, – сказал он, поднимая ее сморщенные ботинки. – Вы их оставили снаружи, и они намокли от росы. Боюсь, что вы их теперь не натянете на ноги.
Гинни ожидала, что дети сейчас расскажут ему об ее безуспешной попытке сбежать с острова, но они только по-прежнему хмуро глядели на нее и молчали.
– Они намокли не от росы, – сказала она, вызывающе вздернув подбородок. – Если хотите знать, вчера я искупалась в протоке.
Раф сделал гримасу и отвернулся.
– Мне очень жаль. Я постараюсь найти вам какую-нибудь обувь.
И, подняв мешок, он направился в кухню.
Гинни пошевелила голыми пальцами на ногах. Она была в недоумении. Раф не стал ни ругать ее, ни насмехаться над ней. Он вел себя так, словно не знал, что она пыталась сбежать. А она-то думала, что дети первым делом расскажут ему об этом. Хотя, может быть, они так увлеклись новыми ножами, что забыли о ней.
Гинни посмотрела на детей. Они внимательно разглядывали свои подарки, но ей было ясно, что они ждут развития событий.
– Скажите уж ему, и дело с концом, – сердито выпалила она, не в силах терпеть томительное ожидание. – Чего ж вы, доложите, как я пыталась убежать и что из этого вышло.
Джуд поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– У нас не принято ябедничать.
– Разве вы не хотите от меня избавиться? Вот вам и представляется для этого случай. Такой безответственной женщине он вас не поручит.
У Джуда на лице мелькнуло сомнение, а может быть, и в самом деле? Но потом он гордо тряхнул головой.
– У нас есть правила. Закон чести. Мы никогда не ябедничаем.
Гинни невольно почувствовала к нему уважение. Посмотрев на медальон у себя в руке, она осознала, что начала ябедничать, как только вошла в комнату.
– Кто это пытался убежать?
Гинни съежилась, услышав голос Рафа. Увидев его хмурое лицо, она вспомнила сон. Во сне он горел страстью. При этом воспоминании ей стало жарко.
– Я же вас предупреждал, – озадаченно сказал он. – Зная, какие опасности подстерегают вас в дельте, вы все же попытались бежать?
– Я не хочу здесь оставаться, и вы это отлично знаете.
– Да вы понимаете, что с вами там могло случиться?
Какое идиотство...
– А вы что думали? – крикнула Гинни. – Что я по доброй воле буду сидеть в этой лачуге?
– Это не лачуга, а дом.
– Господи, неужели вы не понимаете, что это для меня невыносимо? Я не могу здесь оставаться. Просто не могу.
– Отпусти ее, – сказал Джуд, хмуро глядя на Гинни. – Без нее нам было куда лучше.
– Ладно, хватит! – сурово сказал Раф, но в его голосе слышалась усталость. Он почесал затылок.
Какой у бедняги усталый вид, подумала Гинни и сама на себя рассердилась за это неожиданное сочувствие.
– Но...
– Хватит, Джуд. Пожалуйста, идите все наружу. Мне нужно поговорить с Гинни.
Джуд, видимо, собрался поспорить, но Патрик схватил его за руку. За ними вышли близнецы и Кристофер, но Гинни не сомневалась, что все пятеро остались на крыльце и прижали уши к двери.
Да пусть себе слушают. Наконец-то ей предоставлялась возможность уговорить Рафа отпустить ее, и она собиралась ею воспользоваться в полной мере. Раф принялся доставать из мешка продукты. Гинни повернулась к нему и, расправив плечи, ринулась в бой.
– Если вы меня отпустите, – сказала она и постаралась улыбнуться, – мы откажемся от всех обвинений.
Он поглядел на нее, приподняв брови, и ничего не ответил.
– Может быть, не от всех, – поправилась Гинни. – Если вы действительно надрезали подпругу Ланса, за это вы должны понести наказание, иначе Ланс не сможет считаться победителем турнира и требовать моей руки.
– Ланс.
Он произнес это имя с таким отвращением, что Гинни тут же бросилась на защиту своего героя.
– Будьте же благоразумны! Все знают, что Ланс должен выиграть турнир, иначе папа никогда не разрешит мне выйти за него замуж.
Раф вдруг с грохотом захлопнул дверцу шкафа и свирепо рявкнул:
– Сколько раз вам говорить, что мне не было нужды надрезать подпругу. Я победил Бафорда в честном бою, дважды – и все равно вы все это отрицаете. У вас совесть-то есть, моя прекрасная дама? Как вы ухитряетесь спокойно спать по ночам?
«Я смотрю сны», – чуть не ответила Гинни. И тут ее оглушила обжигающая сила последнего сна, и ее стала бить дрожь желания. Если бы между ними не было стола, неизвестно, какую глупость она бы совершила.
– Я... я люблю Ланса, – слабым голосом проговорила она, мучительно пытаясь вспомнить лицо этого самого Ланса. – Всегда любила и всегда буду любить.