– Ой, это вы? – только и нашла она, что сказать. Он ошалело оглядел ее с головы до ног и спросил, выплюнув гвозди в ладонь:
– А вы думали кто? Кого это вы собрались встречать в таком виде?
Тут только Гинни вспомнила, что заснула в одной рубашке. Она посмотрела на себя и увидела, что одна бретелька сползла с плеча и это плечо ничем не прикрыто. Более того, из-под кружевной оторочки виднеется сосок. Неудивительно, что у Рафа ошалелый вид!
Гинни торопливо поправила бретельку, пробормотала «Извините!» и бросилась к себе в комнату.
Черт бы его побрал! Всегда он ухитряется застать ее врасплох! А она-то собиралась встретить его аккуратно одетой и причесанной и поразить его воображение своим чопорным видом. И вот, пожалуйста, – вылетела ему навстречу в одной рубашке!
Сердито бормоча себе под нос проклятия, она в рекордно короткое время натянула на себя голубое платье и аккуратно причесала волосы.
Когда Гинни снова вышла в общую комнату, Раф уже закончил ремонт двери и возился у плиты. И зачем только я вздумала спать среди бела дня? – сердито спросила себя Гинни. Теперь вот никак не стряхну с себя одурение. Он решит, что не зря считал меня никчемной лентяйкой.
– Что вы там делаете? – спросила она, чтобы отвлечь его мысли от себя.
– Я здесь живу, – беззаботно отозвался Раф, снимая с огня закопченный чайник. Увидев, что она нахмурилась, он кивнул на дверь. – Вообще-то я приехал, чтобы починить дверь. – Он собрал со стола тарелки и добавил их к груде грязной посуды, которая уже громоздилась на кухонном столе. Потом налил себе чашку кофе и кивнул на стул.
– Хотите кофе? Мне кажется, что нам пора... эээ... поговорить.
Он отвел взгляд, невольно остановившийся на ее груди. Хотя она оделась, они оба помнили, в каком виде она предстала перед ним полчаса назад. «Пусть только посмеет сказать, что я веду себя не так, как полагается леди», – сердито подумала Гинни.
– Я не пью кофе, – ответила она, садясь на стул и старательно расправляя юбку. – А вот чаю выпила бы.
. – Чаю у нас нет... – Раф оборвал себя, видимо, решив не дать ей вывести его из себя. Заставив себя улыбнуться он поднял закопченный чайник. – Гемпи считает, что я варю замечательный кофе. Может, попробуете?
– Хорошо, – неохотно ответила Гинни. Она терпеть не могла приторно-сладкий кофе с молоком, который пил дядя Джервис. Раф налил ей в чашку кофе. – Какой он... черный, – проговорила она.
– Я люблю черный кофе, – сказал Раф, подавая ей чашку. – Могу дать вам сахару, но боюсь, что дети допили молоко.
Напряженно улыбаясь, Гинни попробовала кофе. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выплюнуть горячую горькую жидкость. Все равно что виски, подумала она, так же ударяет в голову.
Раф, который следил за выражением ее лица, с трудом удержался от улыбки.
– К кофе по-креольски надо привыкнуть. Погодите, еще полюбите его.
Гинни кивнула, но поставила чашку на стол. Она от всей души надеялась, что не пробудет здесь столько, чтобы привыкнуть к этому жуткому напитку.
– Вообще-то я тоже хотела с вами поговорить, мистер Латур...
– Почему вдруг не Раф? – В ответ на ее удивленный взгляд он объяснил: – Мы же теперь муж и жена, почему бы нам не звать друг друга по имени?
Латур взял стул, повернул его спинкой вперед, сел на него верхом, а руки положил на спинку.
Он внимательно смотрел на Гинни, а у нее язык словно присох к гортани.
– Вы же разумный, здравомыслящий человек, – наконец выговорила она. – Неужели мы не можем найти компромисс? – Гинни замолчала и кокетливо улыбнулась, надеясь, что ее зубы не почернели от кофе.
– Не пытайтесь мне льстить, моя прекрасная дама. И не надо делать мне глазки. Лучше прямо говорите, что у вас на уме.
Беда была в том, что она уже не очень хорошо понимала, что у нее на уме. Конечно, она хотела вернуться домой, но сначала, видимо, нужно с ним расплатиться. Допустим, она согласится прожить здесь несколько недель и заниматься с его детьми, будет ли он тогда считать, что они в расчете, и оставит ли ее навсегда в покое?
– Хорошо, – неуверенно проговорила Гинни, – вот что я придумала. Может быть, мы сумеем помочь друг другу.
– Вот как?
Раф настороженно смотрел на нее. Потом отпил глоток кофе с таким видом, будто это действительно доставляло ему удовольствие.
– Я подумала, что, может быть, я не просто буду присматривать за детьми, а буду давать им уроки чтения и арифметики, а также прививать им навыки цивилизованного поведения?
– Цивилизованного поведения?
– Но мистер Ла... Раф, неужели вы не видите, какие у них ужасные манеры. И когда они в последний раз мылись?
Глаза Рафа сузились.
– Хорошо, вашу часть сделки я понял. А в чем будет заключаться моя? Я горю от нетерпения узнать.
Гинни с трудом удерживала на лице улыбку.
– Все очень просто. Когда дети научатся вести себя более или менее прилично, вы отвезете меня домой.
– Ясно.
Обрадовавшись, что она придумала разумное, компромиссное решение, Гинни продолжала:
– Мне кажется, что мне можно будет вернуться в Розленд к концу месяца.
– Через две недели? – Он со стуком поставил чашку на стол. – Вы не боитесь, что они подавятся, если вы попытаетесь за две недели затолкать им в горло все это образование?
Гинни решила не дать себя запугать свирепой физиономией.
– Поймите же, если я не вернусь скоро домой, обо мне пойдут такие сплетни, что моя репутация будет безнадежно погублена. Соседи еще поверят, что я на месяц уехала в гости, но, если меня не будет несколько месяцев, им уже не заморочишь голову.
– Вы провели в Бостоне пять лет, и никто и бровью не повел. Почему бы вам не провести в гостях еще годик?
– Год? – обомлев, проговорила Гинни. – Вы, наверно, шутите?
– Думаете, шучу? Она встала.
– Мне уже не семнадцать лет. Мне надо найти мужа.
– У вас есть муж. – Раф тоже встал со стула. – К тому же муж, у которого пятеро детей, остро нуждающихся в материнской заботе.
– Я не признаю той брачной церемонии. Это был фарс. И ваши дети не нуждаются в моей материнской заботе. Они меня терпеть не могут.
– И что в этом удивительного? – Раф явно начинал злиться. – Вы с самой первой минуты разговаривали с ними с таким видом, словно вам хочется зажать нос от вони. Вы обращаетесь с ними так, словно это не дети, а исчадия ада. Вам и в голову не приходит, что они просто малыши, которые только что потеряли мать и никак не опомнятся от горя.
Вспомнив, каково ей было, когда умерла ее мама, Гинни опять почувствовала укол совести. Ей даже сейчас тяжело об этом думать. Неудивительно, что Раф так озлоблен и несчастен – ведь он только что похоронил жену.
– Извините, – виновато сказала она. – Я не знала, что она умерла недавно. Это был, наверно, тяжелый удар для всех вас.
Он пожал плечами.
– Мальчики делают передо мной вид, что они уже пережили смерть матери, но я знаю, что близнецам снятся кошмары и Джуд не спит, чтобы их успокаивать. А Кристофер каждый вечер засыпает в слезах. Им действительно нужна женская ласка.
– Но я этого не умею!
Раф обошел стол и оказался рядом с ней.
– Раньше вы это умели – когда играли в Камелот. Я помню, что у вас в глазах было сочувствие и что вы отменяли чересчур жестокие приказы Бафорда. Вы единственная заботились, чтобы в игре не забывали маленьких детей. Когда я наблюдал за вашими играми, вы напоминали мне свою мать. Она была требовательная женщина, но она была добрая и справедливая.
Гинни меньше всего хотелось, чтобы ее сравнивали с покойной мамой. Особенно когда она опасалась, что сравнение будет не в ее пользу.
– Ну хорошо, – сказала она, надеясь отвлечь внимание Рафа от этой темы. – Допустим, я соглашусь продлить срок моего пребывания здесь до месяца.
– Ваша милость безгранична. – Раф покачал головой и направился к двери. – По-моему, чтобы чего-нибудь добиться, вы должны прожить здесь по крайней мере полгода.
– Как вы можете требовать, чтобы я убила на чужих людей полгода своей жизни? – спросила Гинни ему вслед. – Восемь недель – это максимум.