Антон опять начал прислушиваться к городскому шуму, искать солнце, все больше тревожась и переживая. Наконец он решил идти дальше. Но в эту минуту к нему осторожно прикоснулась чья-то рука. Антон сразу определил, что рука эта удивительно легкая, молодая и, конечно же, женская.
— Дядь, вам куда?
— На вокзал бы мне как-нибудь, — обрадовался Антон.
— Пойдемте вместе, нам по дороге.
Антон без промедления доверился этому ласковому голосу, этой узенькой теплой руке и пошел, почти не стуча об асфальт палочкой.
Но идти все время молча Антону показалось неловким, некрасивым, и он первый заговорил со своей провожатой:
— Ты кто такая?
— Студентка, — весело отозвалась та.
— И что же изучаешь?
— Да разное. Про древний мир больше, про войны.
— Ну и как, интересно?
— Интересно, — цокала она рядом каблучками.
Они шли по многолюдным, пахнущим расплавленным асфальтом и машинами улицам. Рядом с девчушкой, уже наловчившейся вести его в людской толчее, Антон почувствовал себя совсем уверенно и надежно. Он подстроился под шаг своей провожатой, легкий и веселый, и, не зная, чем бы ее отблагодарить, повел разговор дальше:
— Ты что ж сейчас не на уроках?
— Сбежала, — весело призналась девчушка.
— Не понравилось, что ли?
— Да нет. Парень меня тут ждет…
Антон улыбнулся этому радостному ее признанию и полюбопытствовал снова:
— И как же зовут тебя?
— Мария, — ответила девчушка. — Ева-Мария.
— Почему так? — удивился Антон.
— Не знаю. Ребята прозвали.
— Красивая, наверное?
— Красивая…
Антон опять замолчал. Ему почему-то захотелось разузнать об этой ласковой девчушке с двойным непонятным именем все, что только можно: как она жила раньше, как живет сейчас и как намерена жить дальше. Он спросил ее о самом простом, но, наверное, самом сокровенном:
— Замуж не собираешься?
— Собираюсь, — как будто даже обрадовалась она этому вопросу. — Осенью.
— По любви выходишь?
— Конечно. Без люби какая же жизнь?
— Это точно, — похвалил ее Антон. — Без любви одна маета, а не жизнь. Особенно, когда дети пойдут.
Теперь замолчала, заколебалась девчушка, но всего на одну минуту, на одно мгновение.
Он хотел было еще спросить девчушку, хороший ли у нее парень, как его зовут. Может быть, тоже каким-нибудь странным, неразгаданным именем. Но не успел: наконец где-то совсем рядом обозвалась электричка, людская толпа зашумела по-вокзальному разноголосо и суетливо. Антон решил отпустить девчушку и начал прощаться с нею, безмерно жалея, что узнал о ее жизни так мало:
— Спасибо тебе, дочка. Теперь я сам.
— Не за что, — отпустила она его руку. — Счастливо вам.
Подождав, пока затихнут где-то в темноте ее шаги, Антон присел возле низенького, ограждавшего привокзальные клумбы, штакетника. Солнце, вырвавшись из-за домов, осветило Антону лицо, руки. Глаза сразу откликнулись на эту горячую солнечную теплоту привычной нетерпеливой болью. Но Антон не отвернулся, не прикрыл глаза фуражкой — все-таки солнце…
В голову ему лезли бог знает какие мысли. То он думал о провожавшей его девушке, которая сейчас, должно быть, гуляет по городу со своим парнем, слушает его тайные, предназначенные только для нее слова. То вспоминался Антону странный его сон в саду, в котором он, кажется, так и не дождался великого всеобщего наступления. То опять Антон думал о гармошке… Все-таки надо было ему вдвоем с девчушкой вернуться назад на свадьбу, постоять самому где-нибудь в сторонке, а ее послать на розыски. Девчушка добрая, ласковая и обязательно гармошку бы отыскала. Потом они пришли бы сюда на станцию, и Антон на прощанье сыграл бы ей что-нибудь особенное, может быть, то, что играл лишь Для самого себя и для Татьяны. Пальцы помимо его воли начали в темноте искать несуществующие пуговки, начали подбирать аккорды: то прозрачно-печальные, то радостные и ликующие.
Но никого сейчас рядом с Антоном не было. И темнота, непроницаемая, страшная, совсем сгустилась у него перед глазами. Они заболели самой первой фронтовой болью, словно только что по его лицу прошлись мелкие горячие осколки…
И вдруг Антон услышал, как где-то совсем невдалеке тихонько ойкнула и замерла струна. Он встревожился, поднялся с земли. Струна опять заойкала, по-молодому печальная и нежная.
Еще несколько мгновений Антон стоял, как бы раздумывая, идти ему на эти призывные, обнадеживающие звуки или нет. А потом все же решился и начал нащупывать палочкой дорогу.