И ушел, сколько дети его ни просили рассказать еще что-нибудь. А вечером напился и чуть не замерз возле магазина.
Дрова в печи уже почти перегорели. Осталось всего две-три головешки. Но их можно и оттушить. Мать немного успокоилась. Даже отцедила поросячью картошку, налила борщ и кое-как сложила постель. И на том спасибо.
Домна Григорьевна положила хлеб в шкаф, переоделась в фуфайку и пошла в сарай. Подмыла корове вымя, спутала и стала доить в миску. С доенкой теперь ходить нечего. Больше как по два литра в день Лыска не дает. Коту да поросенку, правда, хватает. Лыску пора бросать. По расчетам через полтора месяца должна бы отелиться. Вот начинается времечко! Ночью надо вставать раза по три. А то в прошлом году Домна Григорьевна немного проспала. Пока туда да сюда, у теленка уши примерзли. Мать ее после всю зиму корила.
Домна Григорьевна вышла от коровы, прикрыла молоко чистой цедилкой, а сама полезла на вышки посмотреть, нет ли яиц. В ящике лежал только по́клад из мела. Проклятые куры! Кудкудахчут каждый день, а яйца нет. Разжирели, наверное. А может, морозу боятся.
Домна Григорьевна слезла назад, открыла поросячью загородку, плеснула в ряжку немного молока. Кабан хрюкнул, начал смоктать, время от времени поглядывая на Домну Григорьевну. Она почесала ему живот, потом померила четвертями от ушей до хвоста. Получилось семь четвертей с половиной. Можно бы и колоть. Но Домна Григорьевна все медлит. Наташка обещает приехать в конце месяца. Тогда и заколют. Созовут на свежину родственников, соседей, хорошенько посидят, погуляют. А то бог знает, когда и собирались.
В хате Домна Григорьевна процедила молоко, затовкла борщ, налила матери супу, Хотела и сама присесть, но вовремя глянула на часы. До урока оставалось всего пятнадцать минут. Снова пора переодеваться и бежать.
Мать на этот раз ничего не сказала. Спросила только, скоро ли придет. А то работы ведь непочатый край. В погреб слазить надо. Капуста небось начала гнить. В сарае тоже надо поладнать. Навоз поотбрасывать, подостлать свежей соломы, чтоб корова не простудилась. Как это еще мать забыла, что дров на завтра нет ни палки, да и белье третий день валяется неглаженым. Но сегодня Домна Григорьевна должна бы все успеть. Лишь бы в школе никакого совещания не придумали.
Уроки прошли хорошо. На одном даже Иван Петрович был. Домна Григорьевна немного разволновалась. Он ведь к ней редко ходит. Да и то в тетрадку ничего не записывает, разбора урока не делает, а лишь сидит на задней парте да смотрит. Сколько раз она его просила:
— Ты уж, Иван, если ходишь, так ходи, как к другим. Дневник требуй.
Но он не слушается. Вот и сегодня о дневнике даже не заикнулся. Хоть его, по правде сказать, и не было.
В учительской разговоры одни и те же. Про хозяйство, про войну, про то, какие дети теперь пошли балованные. Девчушки в пятом классе зеркальца позаводили, а ребята курят по-за сараями и туалетами. На уроке подойти нельзя — табаком несет за километр.
Одна Танечка участия в разговоре не принимает. Сидит возле печки с книжкою в руках, дожидается звонка. Домна Григорьевна подошла к ней, стала спрашивать:
— Что задумалась, Танечка?
— Ничего, — вздохнула та. — Урока жду.
Домна Григорьевна тоже вздохнула. Чем еще помочь Танечке, она не знает. И никто не знает. Пробовали ходить к ней на уроки, разговаривали с детьми. Ничего не помогает. Пока Домна Григорьевна или Иван Петрович сидят в классе, все хорошо: рассказывает Танечка про войны, про революции. Дети даже рты пораскрывают. Но как только посторонние уйдут, поднимается шум и гам, почище, чем на перемене. Танечка плачет прямо на уроке. Да и как тут не заплачешь.
В их деле одного желания мало. Учителем родиться, наверное, надо. Опыт, конечно, опытом. Но если можешь как-нибудь без школы прожить, так уж лучше, правда, в библиотеку пойти или в детский сад. Хотя и там человек себя на месте должен чувствовать. А Танечка своего места еще не выбрала. Ошиблась она, что пошла в педагогический. Теперь ошибку исправлять надо бы, пока молодая. Может, попросить Ивана Петровича, чтоб переговорил о ней в роно? Пусть устроят там инспектором или еще кем-нибудь. Места, наверное, есть.
Домне Григорьевне недавно в который раз предлагали перейти методистом. Квартиру обещают. Но она не соглашается. Не ее это дело — проверять да инспектировать. В класс тянет, к детям. Без них так и жить вроде бы незачем. Жаль, конечно, что хозяйство много времени отнимает.
А Танечка себя в городе лучше бы чувствовала. Недавно пожаловалась Домне Григорьевне: