— Чего, чего?! — кипятился Санька, — привязался там один ко мне. Наверно, из ОБХССа.
У Матвея похолодело на сердце. Он про себя выматерился. Ну, что за напасть такая, четное слово?! То цыган со своими вениками, то Санька! И снова ведь не откажешься. Санька уж побольше цыгана для Матвея сделал. Хотя, может быть, и сделал только потому, что предвидел такой вот случай. Ох, и хитер же Санька!
— Ладно, — вздохнул Матвей. — Давай.
Санька вынул из чемоданчика два платка, подождал, пока Матвей спрячет их за пазухой, и стал давать наставления.
— По триста проси, не меньше.
— Да ты что, Санька?! — изумился Матвей. — По-бойся бога!
— А я и боюсь, — немного успокоился Санька и по-цыгански подморгнул Матвею. — Почем венички-то?
— По два рубля, — плюнул себе под ноги Матвей и побежал искать барахолку.
Находилась она сразу за базаром возле высокого крашеного забора. Матвей для начала прошелся вдоль рядов поглядеть, что оно здесь и как. За всю свою жизнь ни разу не торговал он никакими тряпками да еще так вот скрытно. И где он взялся, Санька, на его голову?!
Несмотря на будний день, народу на барахолке толкалось много. Торговали здесь всем, что под руку попадалось: поношенными костюмами, бог знает какого размера и фасона, всевозможными кружевами, накидками, женскими сапогами и туфлями, военным обмундированием, какими-то допотопными фуражками и шляпами и еще всякой ерундой.
Становиться в ряд Матвей не стал. Потолкался между покупательниц и все-таки шепнул одной, торговавшей у какой-то бабки кружева, насчет платка. Та сразу заинтересовалась, бросила бабку и отошла вместе с Матвеем в сторонку. Он достал платок, развернул его и назвал цену. Женщина помяла платок пальцами, поглядела с одной стороны, с другой, зачем-то прижала к щеке и, к удивлению Матвея, почти не торгуясь, объявила:
— Беру.
Не успел Матвей спрятать деньги, как его стали тормошить со всех сторон. Матвей вначале отнекивался, мол, ничего у него больше не имеется, но потом хорошенько огляделся и вынул второй платок. На него сразу накинулись, и дело чуть не дошло до ругани. Матвей прикрикнул на женщин и поступил по справедливости, отдал его востроносой пожилой старушке, уже державшей наготове деньги. Оно и правильно: ей в тепле надо ходить, а те, помоложе, и так еще побегают. Старушка быстро спрятала платок и юркнула в толпу. Матвей хотел было тоже бежать к своему луку, но вдруг кто-то осторожно, но требовательно взял его за локоть:
— Пройдемте, гражданин.
— Куда? — оторопел Матвей.
— Там посмотрим, — ответил ему строгий мужчина в серой кроличьей шапке.
У Матвея аж мурашки пробежали по спине. Вот чертов Санька! Впутал-таки в историю!
— Дак я, — рискуя было выкрутиться он.
— Ничего, ничего, — поторопил Матвея мужчина. — Пройдемте.
Матвей вздохнул, покорился и молча пошел рядом с мужчиной. Да и как тут разговоришься, когда держат тебя под локоть, будто какого-то арестанта.
В комнате, куда привел Матвея мужчина, за столом, обложенный бумагами, сидел милиционер. Он о чем-то беседовал с полной румяной женщиной — судя по красной повязке на рукаве какой-либо дежурной.
— Вот, — стал докладывать милиционеру Матвеев провожатый, — еще один с платками.
— Та-ак, — протянул тот. — Документы.
— Какие? — совсем растерялся Матвей.
— Известно, какие. Паспорт.
— Нету.
— Как это, нету?!
— Да не выдали нам еще, — залебезил Матвей, но больше испытывать судьбу не стал, порылся в карманах и положил вначале на стол перед милиционером механизаторские права, а потом еще и газетку, где был пропечатан его портрет. Уже отъезжая, в самый последний момент он, будто чувствуя что, захватил ее с собою.
— Луком я торгую, — чуть-чуть посмелел Матвей. — А платки домашние, жена связала. Вот и в газетке написано — не спекулянт я — труженик.
— Ладно, ладно, — остановил его милиционер. — Разберемся.
Он полистал удостоверение, развернул газетку, вначале поглядел на портрет, потом на Матвея. А тот сидел ни живой ни мертвый, каялся в душе, давал зарок и чуть ли не молил бога. Господи, да если удастся сейчас выкрутиться, то никакой больше торговлей Матвей заниматься не будет! Что заработает на тракторе, то и его. Дом Татьяне как-нибудь поставят и без этих торгашеских денег. Можно ведь в колхозе ссуду взять или, на худой конец, занять где-либо.
— Труженик, значит, — перебил Матвеево покаяние милиционер.
— Ну да, — еще сильнее прежнего заюлил тот. — Тракторист.
— Вот и трудитесь, а не по базарам шастайте! — посуровел милиционер. — Понятно?!