Манечка задумалась обо всем этом и не расслышала, чем история с царевной закончилась. Жалко! А Иван Сергеевич уже домой собирается. Что-то он рано сегодня! В иные дни он часов до двенадцати сидит, то читают они что-нибудь, то разговаривают о многом, Федю вспоминают. Ну да, может, нездоровится Ивану Сергеевичу или жена наказала пораньше домой прийти.
Манечка провела Ивана Сергеевича на улицу, а когда вернулась в хату, удивилась. Оказывается, Федя уже дома, сидит за столом на гармошке играет. А они с Иваном Сергеевичем и не заметили его. Манечка поздоровалась с Федей, пожурила немного:
— Что это ты задержался так?!
— Ничего я не задержался, — перестал играть Федя. — Как только отвоевали, так сразу домой.
Манечка кинулась подогревать чай, но Федя остановил ее:
— Не беспокойся особенно. К матери моей сейчас пойдем.
— Так умерла она ведь, — попробовала отговаривать Манечка. — Я и на похоронах была.
— Что ты, — перебил ее Федя. — И отец жив и мать. Ожидают нас. Собирайся.
Манечке неловко стало. Перепутала она все. В тот день, наверное, совсем другая старуха умерла.
Манечка ленты начала из сундука доставать, ботинки на высоких каблуках, а сама спрашивает у Феди:
— Страшный суд будет? Как ты думаешь?
Федя помедлил немного, а потом отвечает:
— Не будет, Манечка.
— Почему это? — удивилась она. — А Иван Сергеевич говорит, что будет.
— Ошибается он. Судить ведь некому.
Манечка согласилась с Федей:
— Вот и я говорю. Грешные все, еще присудят неправильно. Разве что Васю назначить или девчушку, которая улететь хотела.
Федя ничего Манечке на это не ответил. Гармошку снова взял. Вначале песни все самые лучшие сыграл, а потом попросил вдруг:
— Станцуй, Манечка. Станцуй…
— Ботинки у меня старые, — стала отказываться она.
— А ты потихоньку. Станцуй!
— Не хочется.
Но Федя снова попросил ее.
— Станцуй, Манечка. Не бойся!
Серафимино счастье
Разволновали вчера Серафиму на работе, до сих пор успокоиться не может. Декан вызвал ее и стал упрашивать, чтоб вспомнила она старое, попозировала на третьем курсе. Натурщица там заболела, а заменить некем.
Серафима отказывалась, как только могла. Но декан все-таки настоял на своем. Теперь Серафиме придется отложить работу и позировать целых два часа. А работа не ждет. Пока подметешь везде, пока полы помоешь, уже и вечер.
Хорошо еще, что у Серафимы второй этаж. Это, конечно, немного лучше, чем первый, где студенты наносят с улицы столько грязи, что как ни старайся, все равно чисто не будет. Зойку завхоз за это часто ругает. А что она может сделать? Студентам ведь сколько ни говори, они все не слушаются, ноги как следует не вытирают. Да и полы на первом этаже паркетные — пройдет человек, сразу видны следы. Не то что у Серафимы — обыкновенные, дощатые. Протрешь их мокрой тряпкой, и уже блестят, сияют.
Потом скульптуры всякие. У Зойки их восемь штук, и все женщины. Одежды у них длинные, в складках. Попробуй вымыть. А у Серафимы всего две скульптурочки. На одной мальчонки борются. Потешные, такие, голенькие. Схватились за руки и норовят друг дружке подножку сделать, но ни у кого не получается. Так и стоят на одном месте.
А вот с Герасимом, конечно, работы побольше. Серафима сроду такого красивого мужчины не видела. Ростом до самого потолка, плечи широкие, волосы густые, вьющиеся. Расчесать бы их, да жаль, что каменные!
Мыть Герасима приходится на лестнице. Взберется Серафима на последнюю ступеньку, достанет чистое полотенце, которое специально для этого завела, вытрет Герасиму лицо, плечи. И все время ей кажется, что тело у него вздрагивает и покрывается гусочками, как от холода.
Студенты зовут Герасима как-то по-своему! А Серафиме так нравится. У них в деревне когда-то кузней Герасим был. Серафиме сережки серебряные из полтинника выковал.
— Носи, — говорит, — на здоровье. Да не забывай Герасима.
Вот она и не забывает, хотя с тех пор времени уже много прошло.
Серафиме тогда лет двенадцать было. Понравилось ей ходить в кузницу. Герасим с молотобойцами молотками стучат, а она мехи качает. В кузнице жарко, железом каленым пахнет, огнем. Мужики подсмеивались над Герасимом:
— Ты что красавицу мучаешь?
— Сама приходит, — отвечал Герасим.
Серафима сердилась на мужиков. Чего они ее обзывают? А подросла, так и вовсе из-за этого в кузницу ходить перестала. Тогда Герасим один раз к ней сам пришел и сережки принес. Но мать их носить не разрешила. Рано еще, говорит…