На середине реки Гале вдруг показалось, что она утонет. Обязательно утонет. Ну и пусть… Пусть тогда все пожалеют. Галя складывает над головой руки и ныряет. Под водой открывает глаза. Темно и ничего не слышно. Тонуть совсем не хочется. Она карабкается наверх, где желтым пятнышком виднеется луна. Перевернувшись на спину, отдыхает, смотрит в небо. Там о чем-то шушукаются звезды. Конечно, им хорошо. Никто не трогает. Свети себе, и все…
На лугу в ночном тихо заржали кони. Может, услышали что тревожное, а может, просто от радости. Возле берега заиграла рыба. Снова закричал дергач. Так взволнованно, так громко закричал, будто у него что-то случилось.
Галя приподняла голову, огляделась. Никого нет. Только на луну набежала туча…
А Ленка завтра снова будет хвастаться, как она со своим студентом целовалась. И про Веру Михайловну что-нибудь расскажет. Нарочно расскажет. Ругать ее будет, чтобы успокоить Галю. А она и не расстроилась…
Галя поплыла к берегу. Оделась. Хотела уже было идти домой, как вдруг услышала, что ее кто-то зовет. Спряталась в кустах.
Мимо прошел Миша. Наверное, не дождался ее на острове, вот и ищет.
Галя отзываться не стала. Побоялась. Может, он сердится… Немного подождала. Потом вылезла из кустов, пошла домой. Но не мимо клуба, откуда еще доносилась музыка, а по-над речкою. Возле, сосны остановилась. Аисты спали. Скоро они покинут гнездо, соберутся на лугу. Подолгу будут стоять на успевших слежаться стогах, смотреть, как уплывает куда-то бабье лето…
Через несколько дней они исчезнут из села до весны…
С первыми осенними дождями проплывут, прокурлычат над Сновью журавли. Снова никто не будет видеть, как они остановятся отдохнуть в камышах, как мокрые и усталые будут молча пить при закате солнца прозрачную воду…
Последними улетят от нас дикие утки.
И станет в селе тихо-тихо…
Петька
Место для аэродрома Петька выбирал очень долго. Вначале он решил, что самолет может сесть прямо на улице возле сельсовета. Но потом передумал. Ведь самолет мог зацепиться крылом за дерево или хату.
Не понравился Петьке и пустырь около колхозной клуни. Там валяется много всякого мусора: старые калоши, склянки. К самолету близко не подойдешь — можно порезать ногу.
Тогда Петька пробрался огородами на луг. Места здесь сколько хочешь. И ничто не мешает.
Петька отмерял шагами пять раз по двенадцать в ширину и десять раз по двенадцать в длину. Он отмерял бы и больше, но умеет считать только до двенадцати.
После этого Петька собрал и вынес с аэродрома палки, повырывал кое-где траву, позатаптывал коровьи следы. По углам аэродрома он воткнул четыре лозины, чтоб самолету было видно, куда садиться.
Оставалось только засыпать песком небольшую яму да прогнать ворону, которая все время хотела сесть на лугу и могла помешать самолету.
Яму Петька засыпал быстро. Он наносил от речки картузом песка, утрамбовал его ногами, прикрыл сверху травой. Правда, были еще и другие ямы, но Петька решил, что они маленькие и самолету ничего не сделают.
В ворону Петька запустил камнем, который нашел на берегу. Но не попал.
Ворона поднялась, покружила немного над речкою и снова села на аэродром. Петька разозлился, схватил палку, закричал, заулюлюкал и побежал за вороной следом. На этот раз она испугалась и улетела совсем.
Теперь все было готово. Петька сел под кустом лозы и стал ждать.
Самолетом должен был прилететь Петькин отец. Маруся рассказывала, что на фронте он был летчиком. Петька верит, что отец жив. Его ведь не убило. Он всего лишь пропал без вести. А значит, может вернуться…
Сегодня отец должен прилететь обязательно. Вчера Петьке об этом сказала Маруся. Она разбудила его очень рано:
— Вставай. Пойдем.
Петьке вставать не хотелось. Он начал уже было плакать, но вдруг вспомнил, как плакал вечером, когда просил Марусю взять его с собой по колоски, и слез с полика.
Маруся налила ему полную кружку молока, дала кусок хлеба и сказала:
— Молока пей побольше, а хлеба кусай поменьше.
Петька сам это знал, но все равно ему хотелось кусануть сразу полкуска, иначе ведь не наешься. Петька спрятался от Маруси за печкой. Вначале съел хлеб, потом, почти не отрываясь от кружки, выпил молоко, Маруся отыскала его слишком поздно. Она лишь покачала головой:
— Сразу видно, что без матери растет. Неслух.