В течение последних пяти лет люди вылезают из кожи вон, пытаясь понравиться мне и стать частью моей жизни. У большинства из них плохие намерения, и я сразу это понимаю. Но всегда есть те, кто проскальзывает сквозь трещины.
Это заставляет меня отстраниться от общества. И приводит к тому, что я создаю концепцию бала, чтобы встречаться с людьми анонимно. Но это также делает меня параноиком.
Моя Золушка — идеальный пример этого. Несмотря на то, что она кажется искренней и доброй, я не могу не задаться вопросом, почему она здесь и откуда взялась.
Эти мысли проносятся у меня в голове, когда я вижу, как к обочине подъезжает машина из «Schwartz Luxury Auto».
Я наблюдаю со стороны, как пожилой мужчина, которого описал Мэл, выходит с водительского места и идет открывать дверь Карины. Он помогает ей выйти из машины, как это сделал бы любой дворецкий или шофер, но потом я замечаю, как он берет ее за руку и наклоняется к ней. Не сомневаюсь, что он что-то ей шепчет. Это не имеет никакого смысла, когда речь идет о шофере. В этом чувствуется какая-то близость, которой не должно быть. Я продолжаю наблюдать за тем, как он отъезжает, а она делает шаг к входу в здание.
Вспышка фотоаппарата, кажется, застает ее врасплох. По ее плечам и по тому, как она опускает лицо к тротуару, я понимаю, что ей это совсем не нравится.
Поэтому подхожу ближе, инстинктивно желая защитить ее.
Она руками обхватывает свои плечи и начинает гладить меховую накидку, надетую поверх платья. Я не очень хорошо ее знаю, но могу сказать, что что-то не так. Ускоряю шаг, пробираясь сквозь толпу, и подхожу к ней сзади.
— Я знал, что ты вернешься. — Я говорю это, наклоняясь достаточно близко, чтобы почувствовать ванильные нотки в ее духах.
Ее тело на мгновение замирает, а дыхание перехватывает. Она выдыхает, поворачиваясь, и тут же наши глаза встречаются.
Вспышка!
Ее лицо загорается, и я протягиваю ей руку.
— Давай уйдем отсюда, — говорю я.
Она принимает мою руку, и я одним быстрым движением смещаюсь в ее сторону, чтобы одной рукой обнять ее за талию в защитном жесте, а при помощи другой продолжать выводить ее за руку из этого хаоса.
Она прижимается своим телом к моему, возможно, для тепла, или для безопасности. Мне не важно, зачем она это делает, я рад быть для нее и тем, и другим.
Мне нужно отвезти ее туда, где она будет чувствовать себя комфортно. Туда, где нет этих камер и людей. Где мы сможем поговорить и узнать друг друга получше.
Я вывожу ее из толпы и веду в ту сторону, откуда пришел. Как только мы оказываемся вдали от грохочущей музыки, шума людей, переговаривающихся друг с другом, и вспышек фотокамер, я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.
— Я везде тебя искал, — говорю я.
Она улыбается, затем застенчиво отводит взгляд.
— Ну, вот я здесь. Может быть, нам стоит зайти внутрь?
— Только если ты этого хочешь. Я уже нашел то, за чем пришел сюда.
Она поворачивается и смотрит на толпу и мигающие огни. Ее руки поднимаются и обхватывают себя, и она снова начинает гладить свою накидку.
— Это действительно чересчур, — говорит она. — Кажется, что там намного больше людей, чем в прошлый раз.
— Согласен. Как насчет того, чтобы пойти куда-нибудь в тихое место? Ты уже поела? Потому что я еще не ел. И не отказался бы от хорошего бургера. Как тебе это?
Ее лицо снова загорается.
— Звучит отлично. Только мне нужно вернуться сюда к полуночи.
— Для твоей феи-крестной?
Она наклоняет голову в замешательстве, а потом смеется.
— Не могу поверить, что ты это помнишь.
— Когда дело касается тебя, я помню все.
Она улыбается и снова отводит взгляд. Я поднимаю ее подбородок и смотрю прямо в глаза.
— Я серьезно.
— Хорошо, — шепчет она.
— Я обещаю вернуть тебя сюда до полуночи. У меня есть идеальное место на примете.
Я помогаю ей сесть в машину, стараясь не зажать ее платье дверью. Затем еду в другую часть города, где никто не будет поднимать шум из-за встречи с миллиардером Райаном Стирлингом, и направляюсь в старую закусочную.
Старая закусочная — одно из тех маленьких хромированных заведений, которые напоминают вагон старого поезда. Это место, куда моя семья ходила после школьных мероприятий. Оно не изменилось за все эти годы.
Мы паркуемся на пустой стоянке, затем подходим к тускло освещенной двери. Пока я держу дверь открытой для нее, звонит колокольчик.
Роки, владелец и шеф-повар, выходит из кухни. Он сложен, как небольшой танк, и двигается, как бык в посудной лавке. На нем выцветший фартук, который, вероятно, такой же старый, как и сама закусочная. Единственные волосы на его голове — белая козлиная бородка. Он вытирает руки о белое полотенце, которое висит на завязках фартука, обернутых вокруг его талии.