Алекс подходит ко мне и издает низкий свист.
— Если бы я увидел тебя в этом наряде раньше, не думаю, что отпустил бы.
— Почему? — спрашиваю я, оглядывая себя и пытаясь понять, что не так.
— Потому что ты такая красивая, что я должен оставить тебя себе.
По моим щекам пробегает жар, и я отвожу взгляд, надеясь, что он этого не заметит.
— Я кое-что забыл. Подожди здесь, я сейчас вернусь, — говорит он.
Я сажусь на диван и снимаю обувь, затем осторожно потираю пальцы ног, которые немного свело судорогой.
Алекс снова появляется с кружкой и протягивает ее мне.
— Это горячий шоколад, такой же, как готовила моя бабушка. Единственное настоящее воспоминание о ней, — говорит он. — Она умерла, когда я был совсем маленьким.
Я делаю глоток горячего шоколада. Он насыщенный, очень шоколадный и идеальной температуры.
— Это ты приготовил? — спрашиваю я.
Алекс опускается передо мной на колени и обхватывает руками мои ноги, а затем кладет их себе на бедра.
— Да, по памяти.
— Это потрясающе.
— Спасибо. Как твои ноги?
— Немного болят и устали, но я выжила.
— Похоже, тебе нужен массаж ног.
Когда он начинает массировать мою ногу, я отдергиваю ее.
— Что происходит? Это на тебя не похоже.
— Ну, может, так должно быть. Не каждый день в моем доме бывает такая роскошная женщина, как ты.
Мне кажется, что я попала в Сумеречную зону.
— Ты пил?
Он смеется.
— Немного, но это не имеет никакого отношения к делу. Просто у меня хорошее настроение. А теперь, давай, расскажи мне о своем свидании.
— Рассказывать особо нечего, — говорю я.
Он закатывает глаза и начинает щекотать мою ногу.
— Рассказ или щекотка, — говорит он. — Выбирай сама.
Я смеюсь и пытаюсь отдернуть ноги, но он крепко держит их.
— Прекрати! Ладно, я расскажу.
— Вау, это было легко.
— Я просто очень боюсь щекотки.
Алекс продолжает массировать мои ноги, отчего я чувствую себя намного лучше. Но наблюдение за ним напоминает мне, что то, чего я хочу с Райаном, не может произойти. Алекс словно напоминает мне, что хочет, чтобы я разбила сердце Райана.
Я испускаю долгий вздох, когда осознаю это.
— Я не могу этого сделать, — говорю я. — Знаю, что ты скажешь. Напомнишь мне, что я могу, просто мне нужно защищать себя, чтобы не пострадать. Именно так сказала моя бабушка.
— Похоже, она мудрая женщина.
— Так и есть.
— И какие у тебя планы в отношении нее? Собираешься перевезти ее обратно в ту дыру в стене, которую ты называешь домом? Врачи сказали мне, что скоро ее выпишут домой. Ты уже думала об этом?
Я сажусь и подтягиваю под себя ноги.
— Нет. Я все откладывала. Наверное, нам нужно переехать. Лестница уже небезопасна для нее. Но как мне искать жилье, если нет работы?
— Почему бы тебе не переехать сюда?
— Что?
— Переезжай сюда. Здесь более чем достаточно места, и с ней будут обращаться как с королевой. Я заплачу за приходящий персонал, который будет за ней ухаживать, и тогда тебе не придется так сильно о ней беспокоиться.
Я открываю рот, чтобы сказать ему «нет», но в предложении есть смысл, кроме того, что мы окажемся слишком далеко от города, чтобы я могла легко добираться до работы. Но хочу ли я жить здесь? С Алексом? Я даже не уверена, что эта его добрая версия реальна.
— Давай поставим точку, — говорит он. — Если ты не хочешь рассказывать мне о своем свидании, то хотя бы расскажи о бале.
— Мы не пошли. Я приехала туда, а на улице перед входом творилось безумие. Там почему-то были фотографы, и они были очень грубы.
— А разве в прошлый раз их там не было?
— Нет? Может быть. Я правда не знаю. — Размышляя о том, как безумно все выглядело, я снова начинаю обнимать себя. — Наверное, я должна была предупредить тебя, что у меня тревожное расстройство. Это не часто проявляется, но бывают моменты, когда я просто впадаю в состоянии аффекта.
Он садится на диван рядом со мной, на его лице написано беспокойство.
— Мне очень жаль, что я втянул тебя в ситуации, которые причиняют дискомфорт. Ты должна была рассказать мне. Я бы придумал что-нибудь другое.
— Так я могу прекратить это? Ты знаешь, что я не хочу этого делать. Я знаю, что уже задолжала тебе за спасение моей бабушки, но должен быть другой способ. Что-то другое, что я могу сделать.
— Почему? — спрашивает он, его тон серьезен, а голос грубоват, как у прежнего Алекса.
— Потому что я не хочу разбивать ему сердце.