Выбрать главу

Ванюшин нахмурился: «Нет… А что?..»

Алик нейтрально пожал плечами: «Ничего… Просто спрашиваю!..»

На том и разошлись.

А потом начал Ванюшин свою гениальную задумку реализовывать.

Вначале его мишенью стал один из старших сержантов. 28 лет парню, партейный, на гражданке был главным агрономом колхоза. Потом кто-то шибко умный спохватился, что до сих пор не отбыл малый свою почётную воинскую обязанность (скорее всего — расстарались недовольные строптивым агрономом в райкоме партии), — короче, матёрый зубр, а не какой-нибудь ещё вчера учившийся в школе сосунок!..

И начал цепляться к нему старлей — то так, то этак… Подначивал ехидно, по службе придирался… Возможностей этому — масса, если человек — под твоим началом, и каждодневно с тобою общается…

В одно прекрасное утро доведённый до точки кипения старший сержант явился к парторгу части и объявил: «Заявляю как коммунист коммунисту: если командир роты Ванюшин не перестанет надо мною издеваться, то при первом же дежурстве по роте пойду к нему с «Калашниковым», и — изрешечу к такой-то матери!.. А вам — придётся ответить за то, что не сумели предотвратить это…»

Испугавшись скандала с неизбежными оргвыводами, парторг тотчас вызвал к себе старшего лейтенанта, пристыдил: «Ты чё, охренел?!. Опупел вконец?!. Офицерские погоны носить на плечах надоело?!. Или тебе не ведомо, растак тебя во все отверстия, что командир нашей части и этот старший сержант — из одного села родом?!. Под монастырь нас всех подвести хочешь?!. Значит, так: ещё одна жалоба на тебя от старшего сержанта такого-то — и заведём: персональное дело!..»

Понял сконфуженный старлей, что не в того нацелился, и пойти против воли партии не посмел.

Но и от планов своих не отказался, а лишь переключился на другой объект. Был у нас оператором один… Из младший сержант, в общем-то безобидный паренёк… Но, к своему несчастью, успел на гражданке получить звание кандидата в мастера спорта по самбо. Вот Ванюшин и размечтался: «Завалю самбиста, побью его ногами, раздавлю как букашку, опущу ниже плинтуса — вот и прославлюсь!»

Однако тут ему сразу обломилось: почуяв нехорошие замыслы ротного, «рукопашник» сразу перевёлся, через знакомого особиста, в другую роту…

И что осталось у Ванюшина?.. Правильно — только Альберт Лещенко, как «достойный противник», у него и остался!.. Авторитет среди своего призыва, физически и морально стоек… Если о него вытереть ноги — остальные уж точно присмиреют…

Вот Аликом старлей и занялся… Начал каждый день крючки на него вешать…. То воротничок не застёгнут, то слишком часто во время дежурства из операторской в курилку отлучается, то ещё что… И всё по мелочи, — непосредственно по службе придраться к Лещенко было трудно, своё дело он знал.

И вот однажды сидел Алик за своим пультом в наушниках, вслушивался… И вдруг незаметно подкравшийся сзади Ванюшин как гаркнет ему в самое ухо: «Вста-а-а-а-а-ть!..»

Алик, весь в азарте слушателя империалистических козней, уставился недоумённо, мол: что за фигня?.. Ничего не нарушаю, спокойно дежурю, исполняя непосредственные обязанности… Чего орать?..

А ротный — снова, как прокажённый: «Встать, когда с офицером разговариваешь!»

Нервы у Лещенко тогда ещё были крепкие, быстро такого не «заведёшь», поэтому ответил спокойно: «Для начала, попросил бы вас не «тыкать», товарищ старший лейтенант, — это не по Уставу. И, во-вторых…»

Что «во-вторых» — сказать не успел. Без всяких предисловий ротный как вмазал ему кулаком в ухо!..

Алик, отлетев к стене, ударился о неё, голова загудела как колокол, а наушники, упав на пол, разбились. (Кстати, казённое имущество, за сохранность которого оператор нёс персональную ответственность!)

И тут у Алика возникло противоречие между языком и прочими частями тела. Пока язык произносил миролюбиво: «По какому праву, товарищ ста…», — его нога в сапоге с ходу врезала Ванюшину в живот, а когда тот с диким рёвом согнулся вдвое — колено рядового ещё и крепко достало его снизу — в челюсть.

Отлетев метра на два и врезавшись спиною в дверь, ротный свалился.

Полежал несколько долгих минут, отдыхая от нелёгкой командирской деятельности, потом — молча поднялся и, не произнеся ни звука, вышел из операторской.

Кроме них двоих, в помещении в этот момент находилось ещё пятеро солдат — операторов. Все они проводили ротного заинтересованными взглядами, а потом — с сочувствием покосились на Алика. Каждый из них был на его стороне, но никто не хотел бы оказаться на его месте сейчас.

Поднять руку на командира?!. Да если раскрутят эту историю на всю катушку, то военный трибунал и три года дисбата гарантированы!..

Если честно, Алик и сам испугался… Главное — хороший же он пацан, а вот сейчас из-за какой-то фигни загреметь может на всю катушку!..

Справедливости ради надо отметить:: рапорт о случившемся Ванюшин подал не сразу, да и то — не по своей инициативе… Он явно планировал промолчать, и, отлежавшись, затем уж взяться за Лещенко с двойным усердием…

Но как назло — у него оказались сломаны два ребра, что вынудило его обратиться в санчасть за медицинской помощью. А там, вестимо, заинтересовавшись специфическим характером травм офицера, просигнализировали кому надо, и под нажимом командования Ванюшину пришлось написать письменный рапорт о случившемся.

Командовал Бригадой Особого Назначения полковник Бельченко. Вполне нормальный мужик, с одною лишь слабиной: хотел стать генералом!..

А для этого ж надо, чтоб всё в части было тип-топ, и любым проверяльщикам не за что было бы зацепиться…Вот почему внимательно следил пока ещё полковник Бельченко за тем, чтобы все случавшиеся у него в Бригаде большие ЧП на бумаге изображались как маленькие, а про реальные маленькие происшествия и говорить нечего — их в упор не замечали… «Замолчать, забыть и похерить!» — таким главный лозунг в БОН.

«Пока я командир — ни один мой солдат не пойдёт под суд!» — не раз, по слухам, заявлял Бельченко в узких кругах, и слово своё неуклонно держал. Не забывая при этом, разумеется, одновременно и укреплять всячески дисциплину, для чего гонял личный состав как сидоровых коз!..

Но как раз во время описываемых событий комбриг пребывал в отпуске, исполнявший же его обязанности начштаба — спал и видел, чтобы подложить своему шефу свинью, и самому занять его место…

Зверское избиение солдатом командира роты вполне тянуло на желаемый скандальчик!.. Вот почему рядовому и ничем не примечательному рапорту старшего лейтенанта Ванюшина сразу же дали решительный ход, — Лещенко взяли под стражу и поместили в одиночной камере гарнизонной гауптвахты, как какого-нибудь вражеского шпиона или особо опасного диверсанта…