Я бросаю трубку в ответ на бесполезные вопросы диспетчера, которые ничем не помогут мне спасти её. Телефон выскальзывает из моей перемазанной кровью руки. Я позволяю ему упасть на кремовый ковер с тихим стуком. Быстро подбираю его, а затем прижимаю Кири ближе, убирая спутанные пряди темных волос с её глаз — этих идеальных голубых угольков, которые я отчаянно хочу увидеть горящими жизнью.
— Открой глаза, — шепчу я ей на ушко. — Ну же, lille mejer. Ты несешь смерть, маленький жнец. Ты — сила. Ты ворвалась в мой мир и потрясла меня до глубины души... и это не то, чем всё закончится между нами.
Её кровь пропитывает ковер, просачивается в тот самый ворс, который она ненавидит, и меня затягивает в кроличью нору времени. Где я бесстрастно, холодно и бессердечно наблюдал, как умирающая девушка пачкала кремовый ковер своей кровью, в то время как смерть пыталась забрать её.
Всё это время она молча боролась за жизнь.
— Мне нужно, чтобы ты сейчас боролась, Кири, elskede.
Это моя вина. Это я виноват. Рядом со мной был ещё один хищник, а я его не заметил. Если бы я увидел, если бы я распознал Хейса таким, каким он был все эти годы, если бы моё эго не было бы так зациклено на преследовании и устранении конкурентов на моей территории, я мог бы давным-давно устранить угрозу, исходящую от Хейса.
Или когда агент Эрик Хейс появился в том конференц-зале, и я заметил реакцию Кири на него... Я должен был последовать за ним из здания и намотать удавку вокруг его толстой гребаной шеи.
Я должен был защитить её.
Теперь эта возможность упущенна, и всё, что я могу делать, это прижимать руку к её ране, умоляя свою вторую половинку не забирать свой солнечный свет и не оставлять меня в холоде.
Когда её пульс слабеет, из бездны моей черной души вырывается свирепое рычание, и я поднимаюсь на ноги, держа её на руках. Я выношу Кири на улицу и кладу её на землю.
Затем я поворачиваюсь лицом к дому.
С яростью, пылающей в онемевших уголках моего сердца, я беру вещи из багажника и оставляю их в той же комнате, где лежит безжизненное тело Хейса.
Быстрый осмотр кухни доказывает, что у Хейса там было всё самое необходимое. Сахар, мука, растительное масло. Идеальные ингредиенты, чтобы испечь торт или сжечь дом дотла.
Я раскладываю ингредиенты вокруг мертвеца в центре комнаты, останавливаюсь, когда дохожу до пистолета, и опускаюсь на колени рядом с ним.
— У меня нет сомнений, что я встречу тебя в аду, Хейс, — говорю я. — Но если она умрет... я приду за тобой раньше.
Жаль только, что мы не можем убить его дважды.
Обмотав руку полотенцем, чтобы не остался порох, я поднимаю Глок. Направляю дуло ему под подбородок и нажимаю на спусковой крючок, посылая пулю в основание его черепа и вышибая макушку.
После кладу пистолет в его раскрытую ладонь, отбрасываю полотенце в сторону, затем вынимаю кусок дерева, которым Кири проткнула его яремную вену. Я встаю над ним и обливаю его тело маслом, затем достаю из кармана серебряную Zippo.
Последним чирканьем кремневого колесика я поджигаю фитиль и смотрю на жар оранжевого пламени.
Затем роняю зажигалку на его грудь.
Я ухожу, чувствуя жар за спиной, когда его тело загорается.
Выйдя на прохладный воздух, я подхожу к Кири и подхватываю её почти безжизненное тело на руки, моё сердце почти останавливается, пока я пытаюсь нащупать пульс. Я иду до входа в её старый двор, где вой сирен разрывает тишину. Вдалеке расцветают вспышки огней, когда в поле зрения появляется машина скорой помощи.
Когда парамедики открывают двери машины скорой помощи, один из них задает мне вопрос. Я не отвечаю, пока укладываю её на каталку, все моё внимание приковано к ней и к мужчине, который слушает биение её сердца.
— Сэр, в доме есть ещё кто-нибудь? — переспрашивает парамедик рядом со мной.
Я смотрю в его светлые глаза, мои тверды, как камень.
— Нет. Она — ваша единственная забота.
— Вы ранены, сэр? — он задает ещё один вопрос.
Снова встретившись с ним взглядом на мгновение, я обдумываю тот факт, что он может усомниться в том, не я ли напал на Кири, и говорю: — Я не уверен.
Этого достаточно, чтобы парамедик посадил меня внутрь машины скорой помощи, где меня усаживают спереди. Мои руки сжаты в кулаки, я смотрю, как они разрезают рубашку Кири и ту, что я обвязал вокруг неё. Они прикрепляют электроды к её груди и предплечьям, а нижнюю половину тела накрывают майларовым одеялом. Я смотрю, не моргая, как её слабые показатели появляются на экране кардиомонитора.
Вой полицейских сирен соперничает с ревом клаксона пожарной машины, в то время как пасмурный день за окном машины скорой помощи превращается в яркий водоворот красок и хаоса.