— Это теория, для которой у Вас нет доказательств. А теперь Вы, блять, похитили меня и из всех гребаных мест, притащили сюда, — говорю я, окидывая диким взглядом свое окружение, прежде чем перевести взгляд на Хейса. — Что Вы собираетесь делать со мной, когда он не появится, а? Убьете меня в доме моего детства?
— Я знаю, что тебе сейчас тяжело, но Джек не сможет устоять перед параллелью. И на этот раз нет никаких препятствий. Нет никакой волокиты. Некому усомниться в доказательствах, которые лежат прямо перед нами. На этот раз мой план не провалится.
Мои брови напряжены и сведены, когда я опускаю голову и закрываю глаза. Я знаю те части моей истории с Джеком, которые Хейс изложил правильно. Но я также знаю и те, которые он понял неверно.
Джек не хочет оставаться. Для него я не часть параллели, перед которой он не может устоять. Я не приз.
Он сам это сказал: Я — неудобство.
Джек заботился обо мне настолько, насколько был способен, но только потому, что я его вынудила. И это, наверное, доставило ему дискомфорт, возможно даже было непонятно для него. Я заставила Джека выйти далеко за пределы его границ. Единственная причина, по которой он действительно остался, — это мои угрозы в ту ночь, когда я убила Мейсона. А теперь, отдав ему улики, которые я так долго хранила, я дала Джеку все основания уйти. Немедленно.
Можно только надеяться, что он уже воспользовался своим шансом.
Ничто из этого не меняет моих чувств. Я знаю, что люблю Джека Соренсена. Как бы мне ни было больно признавать это, я также знаю, что Джеку будет лучше, если он воспользуется шансом и сбежит.
И он достаточно умен, чтобы тоже понять это.
— Джек не придет, мистер Хейс, — говорю я, качая головой. Слеза скатывается по моей щеке. — Не придет. У него больше нет для этого причин.
— Он придет. Ты изучала поведение хищников, Кири. Ты лучше других знаешь, что люди по своей природе мало чем отличаются от зверей. Джек считает, что он находится на вершине пищевой цепи, и для такого человека, как он, ты — ценная добыча на его территории. Он придет, чтобы вытеснить меня со своих владений и забрать то, что, по его мнению, принадлежит ему, точно так же, как он сделал это с Молчаливым Убийцей.
— Нет.
— Он, вероятно, даже говорил тебе об этом, верно? Что ты принадлежишь ему? Ты его?
Я могу только качать головой, мои губы дрожат, когда я крепко сжимаю их.
Я здесь не для того, чтобы претендовать на кого-то, кроме тебя, lille mejer.
Мой подбородок опускается на грудь. Слезы капают прямо из моих открытых глаз, пока я моргаю, глядя на колени. Моё сердце обжигает мои кости своими бешеными ударами.
— Но он никогда не говорил тебе, что любит тебя, не так ли. Потому что он не может. Джек — мастер манипуляции, и он хочет держать тебя в своей власти.
— Прекратите, — шепчу я.
Несмотря на то, что я уже знаю, что он говорит правду, это всё равно ранит меня в грудь, как раскаленная стрела, когда слышу это со стороны, а не только в своем собственном сознании. Тому, кто едва знает меня, так легко увидеть, с чем я боролась последние недели. Доказательства настолько очевидны.
Рука Хейса ложится на мое плечо, словно горячее клеймо, которое пропитывает мою рубашку и кожу. Я пытаюсь стряхнуть его, но он не двигается.
— Отпустите меня.
— Ты — единственная выжившая жертва Убийцы. Ты хоть понимаешь, насколько ценным призом ты являешься для такого человека, как Джек? — Хейс наклоняется, пытаясь заставить меня встретиться с ним взглядом. Его горячее дыхание, пахнущее кофе и несвежими бутербродами, обдает моё лицо. Меня чуть не рвет на колени. — Но ты должна понять: для Джека ты не более чем трофей. Он очень опасен, Кири. Мы должны забрать тебя отсюда и отвезти в безопасное место. И мы вместе сможем остановить Джека, прежде чем он убьет кого-нибудь ещё.
Я поднимаю голову ровно настолько, чтобы устремить на Хейса свой яростный, дикий взгляд.
— Он. Блять. Не придет.
Я выкручиваю руки до крови, пластик врезается в запястья, кричу от ярости, надеясь, что кто-нибудь меня услышит. Кричу, пока облако тьмы не опускается с оглушительным хлопком.
— Тише, не кричи, малышка, — шепчет мне на ухо Убийца, его дешевый одеколон разносится по комнате, — или я отрежу язык твоей мамочке.